8. Схима батюшки

Воспоминания схимонахини Игнатии (Пузик) - Летопись

К концу 1929 года число ближайших учениц батюшки составляло уже двенадцать. «Батюшка! у Вас двенадцать, как было двенадцать апостолов», говорили некоторые его чада в восторге духа. «Двенадцать дураков, — в тон отвечал старец, разве можно делать такие сравнения?» И все-таки было такое чувство, что эта мысль о двенадцати была батюшке почему-то по душе. Любовь батюшка имел к этим своим чадам, превосходящую всякие земные границы, все предавал Богу в своем руководстве ими, поэтому и видел в этом факте какие-то неслучайные причины. Тем более скорбел он теперь об отдалении Олимпиады, так как видел дело Божие в том, что она была им пострижена в рясофор и причтена к малому стаду, о немже благоволи Отец Небесный (Лк 12:32).

Но Господь не оставлял батюшку. Сюда, во Владимирский придел, пришло еще много душ, горячо и истинно ищущих духовного окормления, и по мере того как росли скорби, росли и духовные утешения батюшки. Труды его становились все шире и многообразней. Не переставая жалеть об отдалении Липы (так батюшка именовал в письмах мать Олимпиаду), батюшка не унывал, не складывал рук. Господь поручал ему большие и серьезные заботы о все возрастающей пастве, да и ближайшим детям своим надо было давать глубокое церковное и духовное образование.

Наряду с тем что батюшка обучал своих чад духовной жизни, он же считал необходимым воспитание их как людей церковных. Сам горячо любя устав и прекрасно зная весь круг церковной службы, он вкладывал любовь к православному богослужению и в сознание своих учениц и учеников, старался, чтобы они опытно знакомились с уставом. Сестрам, певшим на клиросе, эта наука давалась сама собой, так как они были непосредственными участницами богослужения, других же сестер батюшка приучал к уставу на даче или тогда, когда они посещали его на дому. Отче очень любил, чтобы сестры сами вдумывались в службу, интересовались, спрашивали; сам подсказывать он не любил, скорее молча руководил чтением, и только тогда, когда сестра придет в замешательство — откуда брать богородичен на и ныне святому или не найдет какой-нибудь детали воскресной службы, кратко объяснит, покажет и опять следит, как сам человек справляется с задачей. И когда сестры начинали понимать устав и любить его, кажется, это для него было не меньшей радостью, чем тогда, когда ими же усваивались какие-нибудь основные понятия духовной жизни. Чтение дневного круга богослужения наряду с келейным правилом отче считал основой духовного делания. И даже больше того, по слову своего старца схиигумена Германа он говорил, что вся земная жизнь будет успешна, если исполнять церковный устав. Знание церковного устава стало для многих сестер своего рода основанием жизни. Прекрасно и очень тонко разбиралась в уставе мать Евпраксия, очень хорошо знала его Вера, без памяти, кажется, любили его матери Ксения и Варсонофия.

С осени 1929 года батюшка чаще принужден был оставаться дома из-за развивающейся слабости в ногах, а также ради необходимости иметь небольшой отдых от своего напряженного старческого делания. Ведь в те дни, когда он бывал в храме, он не уходил оттуда раньше одиннадцати часов вечера, а часто задерживался и позднее. В эти свободные от храма дни близкие сестры часто бывали у батюшки. Какою радостью были для сестер эти вечера на Троицкой улице в келье батюшки, где они беседовали с ним, открывали ему свою душу, где они читали службу, кормили его обедом, так как руки батюшки уже отказывались от всякого напряжения, — только писать он еще мог в небольшом объеме да благословлять народ, кажется, никогда не уставала его немощная рука.

Здесь же батюшка знакомил своих духовных детей со своей избранной духовной библиотекой, говорил о духовных писателях, развивал свои мысли об их творениях, передавал свои взгляды, прививал любовь к святоотеческим трудам и трудам отечественных подвижников. Из последних он особенно чтил святителя Игнатия Брянчанинова и святителя Филарета, митрополита Московского; по эпохе святителя Филарета у батюшки была собрана богатая литература. Одной из его любимых книг в связи с этим была биография и письма архиепископа Леонида, ближайшего викария владыки Филарета Очень высоко ставил батюшка славянское Добротолюбие, не любя его на русском языке. Того же высокого мнения был он и о славянском переводе Исаака Сирина, сделанном Паисием Величковским.

Так незаметно шла жизнь духовной семьи батюшки, будто одна и та же изо дня в день, а между тем, как все в жизни, в этой тишине нарастали и великие дела. Вот и в природе так: все меняется незаметно, очень постепенно. А пройдет неделя, другая, третья и не узнать ни полей, ни леса, ни неба. Уже совершилось что-то новое и безвозвратно отошли прежние дни.

Батюшка болел хронически, но иногда он особенно остро чувствовал всю серьезность своего состояния. Так было и в декабре 1929 года, когда раз вечером после службы и большого утомления к его всегдашней слабости присоединилась резкая боль в области печени. Перед взором отца сразу предстала вечность, возможность близкой смерти. А мечтой его жизни была схима, уходить без нее в иной мир он не хотел. При первой возможности он высказал свои мысли об этом Владыке, тот полностью поддержал его желание, назначив и постриг на день кончины старца схиигумена Германа — 17 января.

Батюшка не таил этого великого события, имевшего совершиться в его жизни, от своих присных чад. Многим он заранее сказал, просил молиться, благословил готовиться на 17 января к принятию Святых Тайн, назначил, кто будет на его постриге. Из певчих были мать Евпраксия и мать Ксения с матерью Агафоной и Сергией, была старшая монахиня скита мать Евфросиния, была мать Варсонофия; из новеньких близких батюшка взял только сестру Веру-художницу. Олимпиада ничего не знала о предстоящей перемене в жизни батюшки: ее отчуждение было тому причиной. Пригласил батюшка и своих хозяев, в квартире которых имел приют. Присутствовали также и его духовные сыновья отец Никола и отец Иоанн.

Владыка нарек батюшке в схиме новое имя в честь священномученика Игнатия Богоносца и в память отечественного подвижника святителя Игнатия Брянчанинова любимого духовного писателя батюшки. Радостно-печален был постриг в схиму отца нашего, вторично отвергающегося мира. Весь строй пострига проходил в атмосфере преданнейшей любви и доверия как со стороны духовных детей, так и со стороны самого Владыки и малого числа служащей братии.

Как духовно ликовали все те, кого батюшка удостоил быть зрителем этого воистину «восьмого таинства», по Феодору Студиту. На всю жизнь останется у них в памяти это радостно-скорбное событие, совершившееся в тишине и торжественности в маленьком Владимирском приделе. Сестры в основном радовались, так как совершалось заветное желание их отца, певчим некогда было выражать своих чувств, так как им надо было участвовать в службе, зато Варсонофия и Вера, которые не пели, дали волю слезам. Владыка очень на них за это посетовал, так как вместе с батюшкой считал, что схима это большое духовное счастье, и детям его только радоваться следует. «…Перед смертию, иже не совершен есть схимою, да совершится, да несовершен без совершеннейшего совершения отъидет. Великий бо есть дар, Божия печать», — исповедывал Владыка вместе с батюшкой слова блаженного Симеона Солунского.

И тем не менее каждый из духовных чад по-своему переживал эту духовную перемену в жизни батюшки. Одни все хранили в серьезном молчании, так как здесь было дело больше слов, как, например, мать Евфросиния, другие ликовали и изливали свою душу в словах, подобно матери Агафоне, а третьи, вроде матери Варсонофии, как-то так высоко приняли этот постриг, что совсем умолкли и уже ничего не могли говорить от подавивших их чувств. Таковых батюшка вразумлял, говоря: «Что же, я теперь уж вам и не отец?» Да, он теперь, напротив, был отец сугубо, ибо, по Парфению Киевскому, «схима есть молитва за весь мир».

Новый, 1930 год начался и проходил под знаком этой сугубой отчей молитвы. Схиму батюшка по благословению Владыки не открывал, но и не скрывал. Носил под рясой великий многокрестный параман; некоторые видели на нем эту новую часть его одежды и или не смели спрашивать, или не догадывались, что она означала.

Тем большей тайной была окружена схима батюшки для тех, кому она была открыта. Она была для них подлинным источником новых духовных чудес и утешений.