17. Руководство отца Зосимы

Воспоминания схимонахини Игнатии (Пузик) - Летопись

Еще к двадцатому дню после смерти отца Никиты было получено письмо батюшки, где, беспокоясь за судьбу своих сирот, он обращался к отцу Зосиме с краткой умилительной просьбой: «Зосимушка, попаси, родной, не оставь».

Слово это было законом для отца Зосимы, так как сам он относился к батюшке как к своему духовному отцу, долгое время исповедывался у него, когда его старец отец Иннокентий находился в отлучке. Слово батюшки и сестры приняли с верой. Это было так естественно теперь обратиться за духовным руководством к отцу Зосиме, так как и раньше, приезжая к отцу Никите, они постоянно встречались с ним, и во время кончины отца Никиты, в дни погребения за самыми необходимыми решениями приходилось обращаться к отцу Зосиме.

Отец Зосима был еще сравнительно молод, ему не было и сорока лет, однако все сестры хорошо знали его по Петровскому и очень любили. В самые первые дни восстановления монастыря, еще в холодном трапезном храме отец Зосима был душой всех начинаний, которые предпринимал Владыка. Хотя был он иеродиаконом, но по своей молодости, горячности и быстроте забирался, бывало, под самые своды храма, отмывал стены, восстанавливал в церкви все, что мог. Ревностно занимался он ризницей, сам вкладывал в нее свой личный труд; усердно и благоговейно совершая свое иеродиаконское служение, всегда, кажется, везде поспевал, был весь око, слух, огонь, послушание. Теперь, после его суровой жизни на Пинеге вместе с отцом Никитой, хотя и молодой, он имел опыт старца и за свою ревность уже имел сан священно-архимандрита.

Сестры передали отцу Зосиме письмо батюшки с его просьбой попасти в тот момент, когда он готовил облачение, чтобы совершать заупокойную литургию по отцу Никите на двадцатый день. Наклонив свою голову, обрамленную вьющимися каштановыми волосами, выслушав просьбу и помолчав, отец Зосима кротко стал утешать сестер. После литургии он долго читал письмо и вернул его со словами, что очень утешился, так как письмо имеет дух святоотеческий. В молчании и смирении принял таким образом отец Зосима завет батюшки о руководстве сестер.

Отец Зосима вкладывал в дело окормления свою индивидуальность, и хотя в обращении с сестрами был нежнее, чем покойный Пирг — отец Никита, однако более строго относился к промахам, проступкам, пристрастиям каждой из них. «Помыслы» требовал писать часто и четко за собой следить, на «помыслы» или отвечал тут же по написанному своим крупным с наклоном почерком, или, бывало, запишет отдельные вопросы и во время исповеди откроет свою записную книжечку и начнет по пунктам разбирать открытое сестрами. Очень любил он изящество в духовной жизни. Бывало, напишешь, что правило не сделала простите, а он заметит, что о духовном нужно соответственно выражаться, следует говорить не «делать правило», а «исполнять правило». И так во многом.

Часто приезжал он в город принимать сестер, исполнял это тщательно, со старанием, усердием, любовью, сам все время тяжело болея и перемогаясь. Бывало, неделями приходилось ему жить в городе. Батюшке были известны все его труды с сестрами, и ни в одном письме, кажется, он не забывал об этих трудах своего бывшего духовного сына, всегда благодарил, слал поклон, просил молитв. И сестры понемногу очень привыкли и даже полюбили отца Зосиму его тихое, внимательное, но деятельное руководство; руку его они все время чувствовали на себе. Отец Зосима и внешне напоминал им батюшку; таким, во всяком случае, тот мог быть в свои молодые годы — рост, овал лица, худоба, которая была у батюшки в его первые годы в Петровском. Отец Зосима свято относился ко всем устным и письменным высказываниям батюшки, соразмерял с ними свои указания, у отдельных сестер спрашивал, как на тот или другой вопрос смотрел отче, как разрешал ту или иную сторону дела. Узнавал также об обычае батюшки отвечать на «помыслы», и после того, как узнал, что батюшка часто тут же над строчкой писал ответ или делал указания, стал чаще делать свои надписи на «помыслах», хотя присылал и небольшие письма.

К тому времени в Москву приехала племянница матери Серафимы маленькая девочка Валя. Жила она в домашних работницах, но имела горячее желание духовной жизни. Часто стала она наведываться в скит, не скрывала своей горячей любви ко всему духовному, и скоро Валюшка, как ее звали в скиту, стала его неотъемлемой духовной частью. Она восполнила число тех душ, маленьких, которые составляли второе поколение чад батюшки. Ее-то мать и просила у отца Зосимы принять впервые под свое руководство. Таким образом, у отца Зосимы появилась новая духовная дочка, а Валя приобрела себе старца, к которому, естественно, расположилась горячей любовью. И отец Зосима имел особое попечение о ее хорошей, пылкой, может быть несколько и неровной, душе. Второе поколение пополнилось новым членом.

Бывают девушки из народа с горячим всецелым устремлением к духовной жизни, с жаждой Бога, все остальное отвергающие как прах, как нестоящее и малозначащее.

Они ищут в книгах ответа на свои многочисленные и многообразные вопросы, они с трепетом любят духовную книгу и понимают ее. Такой и была эта маленькая Валюшка.

Одно время отец Зосима не мог принимать по отдельности всех сестер, тогда от лица всех к нему ходила мать Евпраксия, всегда немного стесняясь задачи, выпавшей на ее долю, так как отец Зосима был серьезен, а она иногда любила обо всем говорить с детской простотой. Но отец Зосима высоко держал ее авторитет, с ней он обсуждал все дела батюшки, поездки к нему, состояние его здоровья, от нее получал подробное описание ее поездок и состояния духа батюшки.

С любовью отец Зосима принял сестер в своем волоколамском храме на праздник Пасхи — по примеру прошлого 1937 года, как тогда это сделал отец Никита. Всех собрал на хоры, всех поисповедал тут же в маленькой келийце, всех сподобил принятия Святых Христовых Тайн в этот великий день Праздника праздников.

Тогда опять долго не было писем от батюшки; к Пасхе пришел только один пустой конверт. Отец Зосима утешал сестер как умел и мог, подкреплял, поддерживал их, не разрешал унывать от этого обстоятельства.

Некоторые сестры и позднее, летом приезжали к нему помолиться, побеседовать. Он их отечески-братски принимал, брал к себе домой, где любовно, по-иночески с ними трапезовал, а потом не оставлял и старческим назиданием.

Уже после летней поездки матери к батюшке в июле 1938 года отец Зосима понимал серьезные симптомы тяжелого батюшкиного заболевания. А сестры так далеки были от мысли, что батюшка может их оставить, что не придавали словам своего попечителя почти никакого значения.

Собравшись во главе с отцом Зосимой за столом у матери Варсонофии, сестры выслушали рассказ матери об этой ее поездке в Алатырь. Батюшка был слаб, сильно изменился и похудел. Со слезами увещал отче передать сестрам, чтоб они любили Бога больше всего на свете. «Он всех краше, всех слаще, всех любезнее», — произнес он на прощание со слезами.

И вот, когда разразилась гроза, когда случилось то, чему никто из сестер не мог бы поверить и никогда не ожидал, когда мать Евпраксия вернулась в начале сентября уже с батюшкиной могилки, здесь вспомнились предостережения отца Зосимы. Может быть, если бы им придали больше значения, батюшка не ушел бы из этого мира совсем одиноким. Но так судил Господь.

«Мир дальним, мир ближним. Мир всем любителям, сего мира носителем по мере сил старался быть я, к сему миру хощу отъити и этот мир оставляю вам, этот мир», — было последним завещанием батюшки. Мать Евпраксия привезла этот небольшой лоскуток бумаги, где отче запечатлел свою последнюю волю. Воля эта была — мир.

Лучше не описывать того, как переживали сестры это известие, поразившее их. И раньше батюшка часто болел в лагере, но милостию Божиего поднимался. Они в своей горячей вере, что не могут жить без отца в этой жизни, не усмотрели по его последним письмам знаков близкой, наступающей кончины. Потом только в письмах батюшки, в некоторых словах и намеках они это увидели.

Отец Зосима был в Волоколамске, когда мать вернулась с могилки батюшки. На Рождество Богородицы отец Зосима приехал в Москву и 9 сентября совершил отпевание батюшки. Почти все сестры собрались в этот день у матери Варсонофии, были и некоторые маленькие. Длинный трапезный стол возглавлял отец Зосима. Христианское тихое утешение сплеталось воедино с жгучей незаживающей болью. Раздавались тихие голоса. Отец Зосима кротко утешал сестер.

Сороковой день смерти батюшки он благословил ознаменовать постригом тех сестер, которых не успел присоединить к ангельскому чину покойный отче. Это были сестра Елизавета, Ольга, сестра матери Афанасии и мать матери Варсонофии, известная всем сестрам мама Катя. Утром 7 октября перед постригом отцу Зосиме стало очень плохо: он испытал острую боль в животе. Думал даже, что не сможет исполнить желаемого, но потом превозмог себя, взял себя в руки и все по порядку и любовно совершил. Это были уже симптомы его смертельной болезни; и как раньше во сне отец Никита приглашал батюшку к себе, так теперь и покойный батюшка в свой сороковой день давал знак отцу Зосиме о его скором отшествии…

Мать Евпраксия после пострига трех сестер, двум из которых (Елизавете и маме Кате) батюшка нарек имена в своем изгнании, начала заботиться о судьбе прочих, не имеющих рясофора. Отец Зосима принимал ее мнения, но больше думал о том, что пришел срок подумать о мантии для оставшихся старших. Вечером Николина дня он постриг в рясофор Марию Рязанскую с именем Иоанны (в честь апостола и евангелиста Иоанна Богослова), а к дню батюшкиного Ангела, 20 декабря, стал готовить к постригу в мантию мать Варсонофию. Был в духовной семье матери в это время духовный ее сын, старичок из образованных, очень жаждущий духовной жизни. Он стал исповедываться у отца Зосимы, и к наступившему новому, 1939 году отец Зосима подготовил Владимира Андреевича (так звали старичка) к постригу в мантию. Нарек он его Петром во имя Петра, митрополита Московского, покровителя Петровского монастыря.

Мать Варсонофия очень волновалась, что ее постриг будет раньше пострига матерей Агафоны и Сергии, которые были старше ее, но которых в городе не было. «Всех пострижем», — ответил ей отец Зосима, задумчиво глядя за окно. Но Бог не привел ему это исполнить. Постриг матери Варсонофии был последним его постригом в мантию — неумолимая смерть похитила его, еще совсем молодого, из этой жизни.

Много нежной внимательности, любви и заботы выразил он к постриженной им матери Варсонофии. В мантии он нарек ее именем батюшки в схиме — в честь святого священномученика Игнатия, в день памяти которого и совершался самый постриг. «Когда будешь ползти — молись за меня», — сказал отец Зосима матери Варсонофии в самый канун пострижения. «А можно я буду батюшку поминать?» сказала та. — «Конечно», — со смирением ответил отец Зосима.

Он ушел от новопостриженой матери Игнатии, дав ей краткое назидание, ушел тихо, кротко, как видение, — и больше его в этой жизни мать Игнатия уже не видала. Наступал праздник Рождества Христова, отец Зосима уехал в Волоколамск, а потом приехал с тем, чтобы лечь в больницу. Из этой больницы он уже не вышел. В последние уже дни перед больницей он постриг в рясофор двух сестер Петуховых, а потом до самой кончины его не видел почти никто из сестер. Скончался он от распространенного рака брюшины, уже давно подтачивавшего его организм. Это было Великим постом 1939 года, 7 марта.

Смерть его хотя была и страдальческой, но вместе с тем его молодая иноческая жизнь догорела, как яркая свеча. Туда, по ту сторону жизни, ушло много непережитого, неизведанного, что должно было совершиться, осуществиться только в вечности.

Опять собрались печальные сестры за отпеванием; прошло всего полгода, как сам отец Зосима отпел их отчу. Теперь он лежал во гробе в храме Преображения на Преображенской заставе в вечер, когда читался на Мариином стоянии Великий канон Андрея Критского.

Утром в его гроб сестры опустили свои «помыслы», которые он не успел прочитать. Нежный покровитель сестер, утолитель их горя по отце уходил от них. Сестры очень скорбели. Валя потеряла своего старца. Раньше других она была у его гроба. Отпевание совершил владыка Сергий. Пели сестры. К гробу умершего пришел проститься отец Исидор. Мать просила его от гроба отца Зосимы принять сестер в свое руководство.