О: Я говорю:» Вот, пожалуйста одеяло, передайте, все и так, та- та, та- та- та.». И на том, и я убежала. Только я убежала, раздается звонок:» …(0.16), спуститесь в первый отдел типографии.». Я спускаюсь в первый отдел типографии, меня проводят. -:» Вот я хочу с вами побеседовать.». Передает мне документ. Старший следователь НКВД, такая-то, такая-то фамилия. Говорю:» Да, слушаю вас.». -:» Да, я должен с вами побеседовать. Пожалуйста расскажите мне все, что вы знаете о отце Федоре Богоявленском?». Я говорю:» А что вас интересует? Ведь я никаких контактов с отцом Федором не имела. ЯЯ его помню по Петровскому монастырю, когда он был иродьяконом в 33-м году. Потом вот он попал в ссылку и я больше с ним контактов не имела.». -:» Как! Вот он служил в Волоколамске в 35-м году.». -:» Что, в Волоколамске?! (он действительно никогда не служил в Волоколамске). Я в первый раз слышу. Это очень интересно.». -:» А почему это вам так интересно?». Я говорю:» А потому, что я бывала в Волоколамске в 35-м году.». -:» Где вы бывали?». Я говорю:» Вы знаете, я отпуск провела неделю в Волоколамске. Тут у меня жила приятельница Ирина и я у нее была. В первый раз слышу, что он служил в Волоколамске.». Знаете, он рот раскрыл. То есть, у него неправильные сведения. И он видит, что я совершенно с детской, потом я так это, действительно я совершенно искренне сказала:» Как в Волоколамске!». Потому, что действительно абсурд. И вы знаете, это было очень здорово. Он мне не поверил …(2.20). То есть, сведения, которые она дала были неправильные. Далее он мне начал говорить:» Хорошо, вы должны знать мать Евпраксию.».
В: А это все в первом отделе продолжается?
О: Да. Часа 2. Я говорю:» А что вы, ну знаете, вот с ней я никаких контактов. Ну я ее помню, что она руководила хором. А вот знаете, больше я ничего не могу сказать. Вот я действительно до 35-го года, я действительно ходила туда. Я это не отрицаю. Ну понимаете, я ничего вам не могу сказать, чтоас как-то это.». -:» Ну как, вы же бывали в Печатниках.». А потом он меня вдруг спрашивает:» А где она жила?». Я говорю:» Так вы сейчас только что сказали, что она жила в Печатниках.». Опять я, я его выходит подкосила и он опять в дураках. Потом он мне достает это. Я ему говорю:» Понимаете, если вы хотите меня спрашивать о фамилиях, то я же вам ничем не могу помочь. Я не тот человек, который знакомится с людьми и говорят:» Я Иванова, я Петрова.». У меня этого никогда не было. Если мы так общались:: Ваня, Маня, Таня, Петя, то это я не знаю ни чьих фамилий. Вряд ли я что-то могу вам сказать. Ну попробую.». Он достает такой список и начинает меня спрашивать все: имя, отчество, фамилия. А у меня все время мысль: чтоб для того, чтобы он мне поверил, мне во-первых, я все это слушаю и мне все и я все, о ком идет, я все понимаю, но мне надо, чтобы он мне верил что я этого не знаю. И вдруг доходит до Лизы Грошевой. Ну я же знаю, что по делу отца Федора Лиза Грошева сидела. Ну это не значит, что я ее знаю. Я говорю:» Вы знаете, стоп, стоп. Вот вы сейчас назвали Грошеву. Я вам сейчас скажу. В 33-м году она была очень заметна. Она была в красной шапочке и с черными глазами. И такая вот быстрая. Вот она пришла и ее называли грошек. И вот я ее помню, вот потому, что ее называли грошек.». Едим дальше. Феня там была, …(5.02), Черкова. Все это я слушаю, слушаю. Я все наматывала. Ну все. -:» скажите, а Ливицкую вы знаете?». Это Любочка. Я говорю:» Господи, какая фамилия. Прямо что-то веет Лермонтовым. Нет, вы знаете, конечно фамилия такая громкая, но я такой не встречала еще.». Так, я чувствую, что такой список, он на столько из разных лиц и эти лица на столько далеки друг от друга: тут и врачи Боткинской больницы, тут духовные дети отца Агафона, тут. Понимаете, все, все что она узнала. Но, это не значит, что люди как-то, где-то встречались, соприкасались. Потом он меня что-то спросил о литературе, я что-то там. -:» А у нас там кино.». Я говорю:» Да, а.». А потом о войне, об кино, все. И в общем у нас выходит такой разговор, ну я то понимаю, что подальше от всех серьезных дел. Но, самое страшное- это его глаза. Леш, вот знаете, ведь он был старший следователь по церковным делам. Этим людям была дана особая дьявольская сила. Такие глаза, вот вы знаете, вот так только вот так смотреть надо в глаза. Когда вы так смотрите, они эту силу теряют. Вот так вот на секунду глянул вниз, вы подымаете глаза и вдруг вы видите, как из их глаз вот такие крючья. И эти крючья в вас, вот дьявольские так вот. Это такой страх, это такой ужас, что описать это нельзя. Ну вот мы с ним расстались по-дружески, все. Я остаюсь одна. Я только закрываю глаза, крюки. Это ужас. Я иду к Тане, к Серафиме Степановне, к самым близким людям и я говорю:» Все.». Во-первых, сомнение: а вдруг я подписала все. А во-вторых, я рассказываю о крючьях, они говорят:» Что, испугалась, а. Ишь испугалась. Ха- ха- ха.». Боже мой, я просто, знаете, в ужасе, люди не поняли, ничего они не поняли. Проходит какое-то время, отпевание отца Федора. Знаете, это было в январе, а в июле, тут как раз было отпевание. Да, больше, я говорю, отец Федор раз меня спрашивает:» Он находится в Москве. Надо передать посылку.». -:» Ишь ты какая умная. Прямо ты все уже знаешь.». Я говорю:» Надо передать посылку. Он в Москве. Не может быть, чтобы его дело вели и он где-то был бы.». -:» Вот, умный человек здесь.». И меня, что делать. А на следующий же год, наверное, когда были похороны отца Федора, это было наверное в июне 44-го, потому что, перед его годовщиной. Я подошла к мать Евпраксии и я сказала:» Мать Евпраксия, я хочу вам сказать, что меня спрашивали о ваших, вот о том-то, о тех-то.». Вы знаете какая была реакция. Она пересказала Серафиме Степановне:» Скажите Ольге, чтобы никогда больше ее нога не переступила наш порог.». Она мне передала. Я сказала:» Знаете, мать Евпраксию тот же самый следователь, который меня вызывал, тоже самое вызывал ее. Но почему она считает , что я должна стать работником, а она нет. Вот скажите пожалуйста, какая гарантия, что она не стала сотрудничать, а я стала. Я только так могу понять.». И меня вот, знаете, все так отпинывали. Когда я увидала отца Иссидора, я подошла и сказала:» Батюшка, вот так и так. Вот, во-первых, про эти крючья, они надо мною смеются. А во-вторых, вот.». Он говорит:» Знаешь что я тебе скажу. Про крюки ты абсолютно права. Именно все так.». Крючья. И вот этот ужас, я говорю, только глазами своими можно это, вот его силу как-то нейтрализуешь. «Они»,- говорит:» Знаешь что ничего не пережили и они ничего не понимают. Ты права. И постарайся успокоиться.». И для меня это было большое счастье, что человек, он только, только вышел оттуда же, он все это пережил и он меня единственный, кто поддержал и понял. А так конечно мне было ужасно тяжело. Они меня доканали до такого состояния, что это было что-то ужасное.
В: А когда вы с ним разговаривали, с отцом Иссидором уже?
О: Ну я не знаю.
В: Это после войны, это когда он уже был?
О: Я к нему поехала потом уже туда. Я его на улице встретила. Наверное это был 45-й, 44-й год. Ведь его же арестовали, его обвинили в том, что он в Волоколамске, вот Елизавета Николаевна, она написала о нем книгу, что вот он там хоронил всех, так его арестовали, что он жил в Волоколамске и ждал немцев. А то, что он хоронил наших бойцов, все, это в общем так. И его арестовали. И держали его очень долго. Но, она его встретила на улице, когда его выпустили. Они тоже от него ничего не и они выпустили. И за ним ходили. И ходили, думали: куда он пойдет. И он несколько суток ходил по улицам, никуда не заходя, потому что, они вот. И когда они его бросили, Таня случайно его нашла, уже голодного, усталого, падающего. Она его привела домой и вот так как-то получилось.
В: Она в книжке не пишет, что он был арестован. Она там так делает такую паузу и перескакивает. Ну понятно, что она перескакивает. Я просто сейчас только это понял. Потому, что я выстроил по ее книжке всю хронологию и вот там несколько месяцев такая лакуна.
О: Вот так. Она жила под Москвой и она заболела воспалением легких. И я к ней ездила несколько раз. И отвезла ей бидон супу. Ну лежит человек, воспаление легких и чего, голодные годы, и карточки, не знаю чего. И Ольга, она странный была человек. Она мне говорит:» Имей в виду, будь осторожна, потому что, я такой человек. Когда мне кто-то проявляет внимание, я всегда в того человека вцепляюсь и потом начинаю человека эксплуатировать.». Ну это себе она характеристику. И она мне рассказала сон. И как это интересно, что по всей вероятности этот сон совпадал с днями его смерти. Потому, что она сказала:» Знаешь (она так проснулась), я сегодня видела брата. Он лежал на постели бледный, бледный, в рубашке. Он на меня посмотрел и сказал:» Знаешь, они из меня высосали всю кровь.».». Я думаю, это были те дни, когда он умирал. Потому, что об его смерти она узнала очень нескоро. Наступила зима, понимаете. Она жила в Москве у какой-то приятельнице и только весной она получила извещение о его смерти. Потому, что мы его отпевали незадолго до его годовщины. Они сообщили, что 19 июля он умер в тюрьме, а она получила извещение уже там в марте, в апреле. А я у нее была летом, когда она мне сказала этот сон. Ну она вот о нем не пишет, об этом. А я то это запомнила.
В: А у нее же нет, у нее же брат был младший.
О: Да, Георгий.
В: А у него родственников нет? Она то была одинокая.
О: У него жена и дочь. По-моему она жива. Она с ними не очень была близка. Хотя дочка, я даже у них там была. С Наташей они так приблизительно одного возраста. Но, как-то, понимаете, брат работал. И отец Федор, невестка не очень жаловала, чтобы он у них бывал, нет. Это же протягивало нить.
В: Я то спрашиваю потому, что родственникам больше, вернее, или родственникам или по ходатайству родственников выдают больше документов, чем можно взять так.
О: А что можно взять? Дело в том, что кто-то мне сказал, что его дело так и осталось в Ульяновске, где он был в тюрьме. Это мне отец Домаскин сказал. Вообще отец Домаскин в курсе этого дела. Потому, что я с ним имела разговор и вот насчет отца Федора я говорила. Он говорит:» Вы знаете, дело по-моему осталось там.». Я говорю:» А по-моему, а почему же здесь возбудили дело? И второй список, и всех, и вся, и меня. Я думаю, что они хотели, Любочка ведь должна заслужить доверие. А у нее это не получалось.». Меня лишили возможности обедать. Когда меня, я говорю, послали на пол года на лесозаготовку, я говорю, я стала уже человеком другого сорта и мне уже не было доверия.
В: После допроса?
О: Да. Я говорю, меня должны были засекретить, мне дали все бумаги. Я все заполнила и меня не засекретили, как человека с подмоченной репутацией. И вот это все благодаря ее доносу. Говорит:» Знаете, у нас такой порядок, что на людей, которые работают у нас особая картотека и о них мы не даем никаких сведений.».
В: И они еще не дают сведений подельникам. Если вы проходили по этому делу, то вы никогда не получите документов по этому делу других людей, чтобы им не было видно их показаний друг на друга.
О: Нашли билет до станции Домодедово. Вот такое дело. А вот это вот наставление Лена принесла мне с книжкой и сказала:» Книжку ты возьмешь обязательно с собой.». И так, как это было накануне моего отъезда, мне посмотреть было некогда, потому что, это сборы, это все таки целое семейство надо, я не знаю на какой срок, это было что-то. Ну попробуйте что-то сказать о соседях, когда сидите за обедом и абсолютно не собирается говорить. Ну что можно сказать. Это ужасно тяжело. Ну я что-то там бормотала. И батюшка сказал:» Ну хоть кто-то что-то услыхал и узнал . Ну надо ведь кому-то что-то говорить. А то ничего никто не будет знать.». Ну и я тогда немножко успокоилась. Владыка больше меня потом говорил, дополняя обо мне. Да, он сказал:» Она же была одна из первых, кто приехал в Оптину пустынь. И она в Оптину отдала такой образ Нерукотворенного Спаса.». Так что. А помимо всего, он этого не сказал, но я помогла найти могилу и мощи старца Амвросия. Да, я написала владыке о том, что в могиле отца Амвросия был захоронен отец Анатолий Потапов в 20-м году. И когда они рыли, они нашли: вот, вот, мы все нашли. А я дала им, владыке и он бежит и говорит:» Подождите, подождите, здесь же еще может быть сначала гроб отца Анатолия. Вы уже ройте дальше.». Они начали рыть и тогда ашли гроб уже старца Амвросия. Он говорит:» Вот знаете, как получилось.». Вот такие дела.
В: Про службу, что владыка служит, вернувшись из ссылки.
О: Я смотрю, Ваня Вороновский только там уже служит владыке как иподьякон. Еще отцы наши: отец Зосима и отец Никита ему служат. Еще кто-то, вернувшись из ссылки ему служит. Знаете, есть службы, иногда владыка начинал в 6, пол шестого, пол седьмого. Попробуйте успеть, первым трамваем.
В: Долго?
О: Нет. Но рано. Вы понимаете, первым трамваем.
В: Это утра?
О: Да. У нас Анастасию Зарешечинцеву владыка всегда вечером, после службы он уходил во Владимирском приделе, вот так уже тут придел, а тут уже иконостас. Такой маленький был придел. К нему вел такой коридор и там вот был его, отца Агафона. Ну здесь стоял образ. И владыка вечером 19-го, почему мне запомнилось 19, правильно, правильно. Анастасия Зарешетинцова когда, по старому стилю 19-го. И вот владыка вечером служит ей молебен. На утро владыка служит очень рано. Папа мой меня, папа обладал слухом, кошка идет, он слышит, хотя комната, папина там кровать, тут выход, там коридор, а тут значит я иду. И я, значит, иду босиком по одной половице, чтобы не скрипело. Я должна выйти, где-то умыться, одеться и уйти. Так я иду. -:» Кто там??». Я молчу. -:» Я спрашиваю: кто там?». -:» Папа, это я.». -:» Куда тебя несет опять?». -:» Папа, нельзя, сегодня служба такая ранняя. Я хочу успеть первым трамваем.». -:» Господи, это же невозможно.». Я ухожу. Вот так я ушла. Потом я еще по всяким делам Наконец я попадаю к батюшке, к отцу Никите, к Серафиме Степановне. А папа мне сказал:» Ты просто уже не человек, а гончая услужащая.». Я прихожу, говорю:» Батюшка, я сегодня себе новое название заработала.». -:» Какое название?». Я говорю:» Гончая услужащая.». Батюшка как рассмеялся, знаете, таким хохотом, он прямо: ха- ха- ха. Вот это да. А я так тоже на него смотрю и начинаю улыбаться. А он говорит:» А ты что радуешься?». Я говорю:» Батюшка, я радуюсь, что вы хоть смеетесь.». Потому, что такие годы были, что там не до смеха, там не до улыбки. Потом батюшка ходит и ходит, да, батюшка мне в ответ говорит:» Знаешь, такое почетное название. Тебе пожалуй жизни не хватит, чтобы заработать.». Вы понимаете, все так. Ни дай Бог человек воспримет почетное название, что действительно так.
В: А вечерние службы долгие были?
О: Очень. Каноны все вычитывались, кафизмы вычитывались.
В: Я так посчитал, часа 4, как минимум.
О: Ну вот я приходила в 5 часов к службе, в 5 часов служба начиналась. Ну и так кончалась наверное пол девятого. Ну конечно праздники особенные были.
В: Праздничная дольше?
О: Конечно. В буднях конечно короче. Ну вот я бегала на буднях. Интересно, что я как-то усваивала службу. А потом я ужасно любила службы пред праздника Рождества. Владыка читал каноны предпраздниства сам. Сам каждый вечер служил. А в Рождественский сочельник владыка читал …(27.12) и потом он пел эти стихи:» Тайно явился се в вертепе, но не было …(27.19) проповедовать Господа, яко же звезду предлагая спасе. Волхвы привел се на поклонение, с ними же Тя величаем. Жизна та, слава тебе!». Ведь это же, когда эти службы , это все на свете отдашь. Вот эти службы предпраздничные, они столько давали. Знаете, на празднике, там торжество . А ведь эти службы, они всецело построены на службах Страстной седьмицы. И вот они тебя готовят вот к этому унижению, умалению божества. Иначе не скажешь. Это бывало необыкновенно. Необыкновенно совершенно. Владыка очень любил такие службы. И закладывал фундамент. И вот отец Леонид, он ведь тоже все службы предпразднично Рождественские он каждый вечер тоже служит. Я вот не знаю, откуда у нас такая связь внутренняя. Ну еще батюшка конечно замечательно служит в Троицин день, молитва. Он так читает, как никто. Вот я не могу никуда идти. Также, как вот на освящение великой воды. Я не могу потерять эту службу. Ну в этом году я конечно делом просто не смогла пойти. Это очень тяжело, на великое освящение и на всенощной. Я 2 раза на Преображенку, ну ведь это 4 часа на дорогу, самое меньшее, а то и 5, потому что, пока дождешься этого автобуса, пока дойдешь, пока чего. 5 часов только на дорогу. И еще простоять по 3 часа каждый раз, это уже слишком для меня. Я себе говорю: Ольга Александровна, помните, что вам 85-й и смиряйтесь. И как я теперь говорю, что: что такое смирение. Оно относится не только к нашему отношению в отношении людей, но и в отношении себя тоже надо смиряться. Ведь смириться надо с собственными немощами. А немощей, слава Богу, хватает. Так что, что делать, уже все, не хватает пороху. Значит смиряйся. А в Волоколамске, конечно когда батюшка был, то уж туда попадаешь, я не знаю, я даже, на клиросе мать Елена и еще кто-нибудь подвывает. И все таки вся служба. Ну ничего не чувствуешь, ничего не помнишь. А вот у батюшке на службе, ой, это что-то необыкновенное.
В: А там отец Никита говорил, говорил какое-нибудь слово
О: Нет. Тогда запрещено было говорить. У меня даже где-то записана владыкина проповедь на Бориса И Глеба. Вот именно он почеркивал: не противящихся воле брата. И в чем вот их христианство, то вот не противление вот этому злу. И действительно, междуусобие возникло бы. Что было бы. А люди всегда: да будет воля Твоя во всем. Очень у него особенные мысли бывали. Но, трудно его слушать было. У него уж очень так глубоко.
В: А вот то, что у нас есть записанное, это по-моему отец Герман записывал.
О: Хорошо. Ну я же не знаю что у вас есть. У меня нет ни одного журнала. У меня все кончилось 22-м, а здесь больше не поступает. Отец Герман, конечно он был преданный владыке очень. Но, владыка, ведь он был жестким. Я помню, отец Герман заболел, владыка сказал:» Вылежится.». А я не помню где они жили, за городом, с отцом Николаем Коринским, со слабым человеком. Как отец Митрофан говорил:» Я никогда не мог понять, как отец Агафон решился его рукоположить в монахи.». Ну он потом женился на какой-то комсомолке, пришел с младенцами:» Ну скажите пожалуйста, разве это грех!», держит этого младенца . А ко мне он после ссылки, отец Николай пришел:» Знаешь что, я решаю вопрос: мне идти в оркестр или служить. Я подумал: если я пойду служить, то ведь это опасно. И я все таки теперь, но я должен попасть к митрополиту. Сейчас я должен устроиться с пропиской.». И он ко мне пришел, чтобы я ему сообщила адрес отца Зосимы и он поедет к нему. Я говорю:» Я не знаю.». -:» Знаешь что, не может такого быть положения, чтобы ты не знала.». Я говорю:» Почему я должна знать? Ну почему вы ко мне пришли?». И все. Поехал в Волоколамск, нашел отца Зосиму, явился к нему. Того объял ужас. 38-й год, ну как можно к нему идти, когда каждую ночь могут арестовать, ты вообще должен понимать. -:» Я должен здесь прописаться.». Такой в неведении. И в скорее он после этого то ли в оркестр пошел, ну во всяком случае я не знаю куда он пошел. Вот он женился и вот с этим младенцем это самое. Вот это никому не было понятно: как, что. На меня он тоже в этом отношении производил впечатление, как будто он так касался человека нечистым чем то , неприятно сразу. Вот он жил с отцом Германом. Меня владыка послал к отцу Герману отвезти книги. Твам в книге было все отмечено, что он должен прочитать за это время. Отец Герман взял книжку:» Конечно, я вот больной, я должен лежать. Но, я вот должен прочитать вот эти 3 такие книги и вот сколько я прочел. Интересно, когда я буду читать. Как это все будет.». Так он требовал знаний. Ну ведь он же кончал фактически таким образом академию. Также он, отец Федор, им уже руководил отец Герман. И отец Герман водил отца Федора, Надежда встретила, по Третьяковке. Он объяснял ему то-то, то-то, то-то и как и что, и все. Так что, отец Федор ходил с отцом Германом вот так вот.
В: \Отец Федор как бы тоже учился?
О: Да.
В: А как они ходили по Третьяковке?
О: В рясах, в рясах. Тогда же все в рясах, между прочим. И владыка жил на Соколе, вон там, поселок Сокол и трамвай его довозил. Трамвай стоил 5 копеек. На машину денег не было. Хоть там стоило 50 копеек, может быть. Но, за ящиком денег не хватало. И владыка садился на трамвай и ехал домой. Так что, иногда Елена Ивановна денег давала. Тогда владыка садился в какую-нибудь машину и ехал. Но это было не всегда. Потому, что например 15 человек притч, а со всех церквей все собирались, куда же деваться священникам. Все же собирались здесь. И конечно, во-первых,, белое духовенство было очень недовольно, потому что, то, что церковь подели на всех. Конечно они были недовольны , когда Петровский пришел в Путинки.
В: Там было 15 человек?
О: 15 человек тамошнего духовенства. От преподобного Сергия духовенство. И Петровского монастыря все отцы. 15 человек.
В: А в Преподобном Сергии сколько было духовенства?
О: А я не знаю сколько Они пришли туда, я туда пришла в первый раз.
В: Ну там был отец Иссидор, кроме владыки.
О: Нет. Там было, ну что вы. Кто там был. Там был, значит, владыка, потом отец Агафон, отец Митрофан, отец Герман, потом из ссылки вернулся отец Никола, отец Николай, отец Петр. Ну что же она может сказать. Это только я могла сказать. Это я насчитала 7. Потом, значит, отец Федор, потом еще отец Григорий. Это в общем все были, тоже было человек 10.
В: А отец Григорий, что это?
О: Да какой-то там, тоже рукоположили его, тоже в ссылку скоро отправился Ну там же очень было в ссылку быстро. ЫФиларетика, Андрюшу, который вот собирал архивы, его остригли и я думаю, он пол года не прослужил, как его тоже отправили в ссылку.
В: А какие архивы он собирал?
О: А разве я вам не рассказывала? Неужели я вам не рассказала. По-моему, с 17-го года собирали всю историю Церкви: и все вырезки, и все проповеди, и все обращения ко всем архиереям, все заседания архиереев, все заседания всего. В общем, все это сохранялось у Андрюши. После ареста Андрюши это все было у Елизаветы Николаевны Черстковой, у которой жил отец Сидор там. И Лиза подошла ко мне и сказала:» Оля, ты самая младшая и мы тебе решили отдать это все.». Сначала она дала нам с Таней читать. 4 часа я читала. Там были копии всех документов Святейшего Синода, митрополита Сергия, вся переписка, со всеми архиереями. Там было все, что только относилось к судьбам Церкви. Все вырезки из газет, вся травля там владыки Иллариона, патриарха Тихона. Ну в общем, на каждой газете было написано какое число, какая газета и вырезки, вырезки. Это была вот такая подушка. И вот эти письма митрополита Сергия мы с Таней читали, когда вот это разделение после декларации. Меня этот вопрос видимо больше всего заинтересовал, потому что, действительно это важное было. И эти письма митрополита Сергия ко всем этим отщипенцам, когда он писал владыке Кириллу:» Поймите, что легализация Церкви- это самое важное, что может быть сейчас.». Ведь Церковь не была зарегистрирована, как любой кустарь. Кустарь, он значился кустарем. А Церкви не существовало. Потому, что обнагленцы были зарегистрированы, они же были Церковью Российской. А наша Церковь, она не была завершена. Она не значилась ни в каких документах. Ее нет, вы понимаете. И как ему сказали:» Не подпишите, последние 4 на свободе оставшиеся архиерея будут или расстреляны, уничтожены и вообще тогда уже Церковь перестанет существовать.». Что оставалось делать. Ради спасения Церкви все надо было делать так. Он ведь очень, самое интересное, батюшка, вот отец Леонид сказал, что: они искали экземпляр, который он подписал. Но, ведь его не существует. Есть только экземпляр, который был дан митрополиту. Ведь там копия. А что он подписал и какие сделал исправления, это неизвестно. И он писал:» На коленях умоляю вас, не раздирайте ризу Христову. Поймите, что в единстве наша сила. Поймите, что сейчас надо какими-то путями сохранить Церковь.». Знаете, эти письма, знаете это: на коленях умоляю вас, эти письма, это действительно кровью сердца написанные. Я, когда мне Лиза сказала это, что: мы тебе отдаем, я так вот сжалась:» Я не могу, это такая ценность, что я взять эту ценность не могу.». Она взяла и отдала это владыке Афанасию Сахарову. А тот взял из этого, только то напечатал в книгу, что как вот сказал, что относилось к его деятельности. А он же, хоть и сидел с митрополитом Сергием в одной камере, но тем не менее, он отошел от него. Он считал, что он где-то буква закона была нарушена. Дело разве в букве закона. Ведь не в букве закона, а в духе и в том, что Церковь надо было сохранить. И он изъял. И когда он мне дал эту книгу, которую они напечатали, я прочла.
В: А какую книгу они напечатали?
О: Это все была книга переплетена.
В: Машинописи?
О: Да. Я говорю:» Владыка, а где же письма митрополита?». Он так весь передернулся и сказал:» Я оставил то, что относилось к нашей деятельности.». А где остальное. Он вскоре умер. Я спросила у Нины Сергеевны. Она сказала:» Весь архив передали отцу Иосифу Потапову, который в Новгороде. И он душеприказчик.». Куда это все девалось, не знаю. Кто-то мне говорил, что где-то все таки что-то нашли. Ну где, что. Понимаете, это же бесценный просто, послушание, которое пунктуально исполнял Андрюша. Он все это хранил. И на каждом документе было написано: копия верна и печать; копия верна и печать. Все, все распоряжения, все письма, вся переписка митрополита вся была собрана, все было собрано абсолютно. Андрюшу постриглив Филорет, сослали его. И последнее, что я знаю, что он из ссылки, это ужасно, написал письмо, что в общем он умирает от туберкулеза, если можете, помогите. Ну я не знаю, посылки тогда, 1 посылка в месяц, 2 письмо в месяц там на востоке тогда разрешали в лагеря. И он там конечно погиб. А я не взяла. Вот я вот, знаете, что мы не знаем что, какие ведут пути и что, вот когда тебе говорят, не говори сразу: нет. Вот а я, можно сказать, совершила преступление выходит, не сохранила это. Потому, что этому цены нет конечно.
В: Фамилия Елены Ивановны?
О: Елена Ивановна я не знаю как фамилия. Она купила дом в Зельевом переулке в Черкизово, куда из Сокола переехал владыка. И там, значит, был владыкин кабинет, потом такая большая приемная, потом комната, в которой жили Елена Ивановна и Нина. Елена Ивановна говорила так:» Когда какое-нибудь сложное дело, то митрополит всегда вызывает владыку. Потом вся переписка с Церкввами тоже шла через владыку, потому что, владыка знал. С такими проповедями, где произносил проповедь сначала владыка Илларион. Она дружила с его сестрой Ольгой. И еще там была Варя, их трое. Они все, значит, не пропускали ни одной службы, ничего. Вот она так всегда так это. Потом она стала ходить в Трогомилово, в общем не важно. Вот она была архиерейской …(0.33). Я спрашивала:» Скажите пожалуйста, ну я ничего не понимаю в этой жизни. Я понимаю, вот к батюшке я пришла, высказала все помыслы, высказалась. Но, я ограниченный человек. Но, я не понимаю, почему надо ходить со всеми службами и так это все, и всю подноготную знать. Это я не понимаю.». Но, вот все таки да, Зинаида Николаевна. Она вот такой была. Она однажды была иминниница. В 50-м году Лена умерла, значит это может 49-й был. Мы к ней честь отдать, надо было обязательно прийти, я пошла. Она меня когда видела, она меня доводила каждый раз до слез: и что ей мой взгляд не понравился, и что я села так, не так. Это она начинала: вот, да ты, ты, ты. А тут к ней пришел иподьякон владыки Иллариона \Коля. Коля этот работал в лесничестве под Тулой. И в общем, мы как-то так разговорились. И меня то совершенно другое интересовало. И он мне начал рассказывать. И уж потом мы пошли вместе, до Красных ворот вместе и он мне рассказывал как он поехал с владыкой Илларионом первый раз вместе в Соловки в 23-м году и как они там переехали на параходе:» И вот подъезжаем мы к Соловкам и смотрим, Боже мой, вся братия выстроилась, ждут владыку Иллариона. Это на Соловках было удивительно. Казалось бы, откуда они знают каким этапом, каким пароходом владыка приедет. Ну там почему-то становилось все всем известно. Вся братия владыку Иллариона встречает. А второй раз, когда владыку судили, тут один батюшка мне говорит:» Ну что ты поедешь, когда тебе дали -6. Поедем ко мне в Костромскую.». И я поехал с ним. Говорит:» Там у меня тихий храм. Ты там хоть поживешь, отдохнешь.». И поехали. Я с владыкой не поехал.». И вот результат был тот, что владыка поехал один в ссылку. И вот вместо юга он поехал на север. Из севера он попал в Питер, там и скончался. Ну Господь ведь каждого человека ведет своим путем. Ну и вот Коля рассказал такую вещь, что когда избирали патриарха, то ведь тогда молодежь настоящая, все будущие потом священники, они были в охране патриарха Но, охрана состояла в чем. Были выборы и все они стояли вокруг собора, храма Христа Спасителя, потому что, ждали, что могут выборы сорвать. Потому, что ворвутся эти же церковники и тут такое устроят. «Поэтому мы»,- говорит:» Охраняли. Тем более привезли отца Алексея. И вот мы всю ночь стояли около храма. А уже под утро, я не знаю, в 3, в 4 часа, там маленькая есть дверь из храма, открылась и оттуда вышел старец. Мы очень обрадовались. И мы все подошли к старцу Алексею под благословение. Он всех нас благословил и сказал такие знаменательные слова:» И слава Богу, Господь дал России хорошего патриарха. Смиренного.».». А почему. Вот это очень характерно. Ведь было 3 круга выборов. На первом больше всех голосов набрал Антоний Харковицкий. На втором, из трех кандидатов у него было больше всех голосов, он уже себе куколь заказал, потому что, 2 тура он прошел. Интересно то, что вот художник Нестеров, который нарисовал знаменитый портрет архиерея, вот нарисовал эти руки. И когда Антоний Храповицкий увидал портрет, он посмотрел:» Скажите, а почему вы мне нарисовали такие руки?». Вот загребущие, за власть, за все. Тот сказал:» Вы знаете, я художник. Я по своему все вижу. Уж я то, что увидал, я то изобразил.». И он это отклонил. Ну вот, посмотрите, этот нос в профиль и эти руки, вот знаете, это что-то, птичий захват характерно. И люди вдруг приняли голосовать жребием. И для этого привезли старца. И старец, как исполняя волю Божию, вынул этот жребий патриарха Тихона. И вот старец:» Господь дал России хорошего патриарха, смиренного.». Интересно, что Антоний не выдержал своей роли. И когда он попал заграницу, то он, не больше, не меньше, сказал, он не мог смириться:» Нашу Церковь нужно вот здесь сделать, заграницей самостоятельной. А та Церковь, которая здесь в России, она подчиняется советской власти. Она уже не чистая Церковь.». И он возглавил тот совет. И святейший в 23-м году их запретил. Но, до конца дней и до сегодняшнего дня Зарубежная Церковь- это главный церковный враг. Что владыка Василий говорил:» Сколько же они нашей Церкви вредили.». И вот сейчас вышла книжка небольшая «Дом Божий», это Антония Сурожского, в которой он описывает встречу с этим зарубежным Виталием. Заместитель какой-то сказал, что:» Вот отец Леонид Ковелин, который принял Засимову пустынь( то есть, наместником стал в Лавре), он объезжал и обнаружил в Зосимовой пустынь первую книжку, которая была написана Засимовой пустынью. Это была его книга. Она называлась «Засимова пустынька», потому что, там действительно была пустыня.». Ну и потом я сказала, что конечно я уже представитель следующего поколения Засимовских, но дело в том, что вот батюшка наш говорил, что:» Свет Афона пришел на Русь и воссиял в Киево- Печорской Лавре. Потом этот свет, который освящал всю Россию действительно, Лавра была что-то, потом свет пришел в Саров. Саров, это же тоже была местная, российская. Потом особый свет сиял в Оптиной пустыни. Но, Оптина последних лет, это была уже не та Оптина и он перешел в Засимову пустынь.». Вот это я им приподнесла. Здорово. Я не знаю что им понравилось. Потом я сказала о батюшке, потому что, говорю: вот я была. И я о батюшке сказала им, говорю:» И батюшка оставил такое как бы завещание, то есть, вернее последних так. Он сказал, что:» Помни, что смиренный, он лежит на земле. Ведь его могут топтать, ругать и все. И падать ему некуда.».» Какой образ, вы подумайте: падать ему некуда. И я ему это преподнесла. Потому, что сейчас такое у всех увлечение, что они что-то и все куда-то лезут, куда-то, чем-то быть. А ведь вот человек. И я сказала:» Конечно смерть его была не просто, а это было ему свыше откровение.». И все аресты, они начались осенью. И батюшка говорил:» Все равно они меня здесь не оставят, так мне умирать надо.». И это действительно. И то, что я видела, я видела, что что-то произошло такое, после чего он мне сказал и умер. Это было на третий недели поста. А на 6-й неделе батюшка взял мою голову и сказал:» Господи, и как ты будешь жить с такой головой. Я тебе все сказал, все ответил. Если ответа не найдешь, вини себя.». Вот я так думаю. А батюшка никогда ничего не говорил. Вот понимаете, я как-то даже подумала: странно, вот он на все ответил, а никогда ничего не говорил, никаких таких проповедей, наставлений: вот ты вот столько поклонов положи, вот ты вот это. Ведь никогда такого не было. А было что-то совершенно другое. Совершенно, ни на что не похожее. Просто вот общение с человеком такой чистоты, каким был он, было таково, что придя к нему на вторую исповедь, я исповедоваться начала, по-моему, с 5-летнего возраста, если не с 3-летнего. Батюшка меня спросил:» Ты что?». –«Я, батюшка, ну я не могу иначе.». Понимаете, при таком человеке, такой чистоты духовной, всякое пятно на твоей душе, оно уже было лишним, его надо было снять. И вот общение вот с ним, оно было таково, что просто это делалось и другим. А потом, это уже я Илюше рассказала, как батюшка обед готовил. Я приехала, поехала к батюшке и мне надо было ехать с дневным поездом. Значит я туда часов в 6 приезжала. А я попала в крушение. И ехали мы, ехали, снег кругом, а мы стоим. Потом объявляют, что сошел с рельс 50-вагонный товарный поезд и он стоит. И надо вот обойти этой стороной и сесть на тот поезд , который подойдет из Волоколамска. А с Волоколамска кто едет в Москву, пойдут по этой стороне в наш поезд. И эти поезда разойдутся. В общем, короче говоря, я в Волоколамск приехал с поездом, который вечером приходит, в 9 часов. Я выскакиваю с поезда, тьма египетская. Боже мой, автобусы не ходили. Значит, если только какая-нибудь машина будет и кто-то тебя подсадит. Смотрю, машина. Я подбегаю к машине, машина наполненная. И дядька какой-то смотри:» Вот я только ее посажу. У нее вещей нет.». А у меня одна сумочка. Он мне протягивает руку и так меня через борт. И мы поехали. Единственную меня и посадил. Я приезжаю. Батюшка меня встречает:» Ты что же приехала то, я же тебя ждал.». Я говорю:» Батюшка, я в крушение попала.». А я с 8 часов работала до 12, к часу я должна была выехать. И вот так. -:» А ты хоть что-то сегодня ела?».. -:» Батюшка, я вот пол булки у вас съела, мне это самое.». -:» И больше ничего?». Я говорю:» Вот батюшка, пол булки и вот несколько маслин, вот и все.». -:» Так ты голодная! Знаешь, я греть не буду.». Он достает суп, вот такие вот макаронены с зеленым маслом Это, знаете, ужасное масло, такое конопляное, кошмарное. -:»Ешь, не рассуждая.». Я хлебаю. -:» Скорее только ешь.». Мать Елена же ляжет спать, ты понимаешь. Ведь завтра в 4 утра вставать.». Я это самое, сейчас батюшка меня исповедует. Я хлебала. И я бегом к мать Елене. Мать Елена уже собирается спать. Значит, мать Елена на пороге, потому что комната у нее вот так вот. Я ложусь, конечно я ночь не спала. В 4 часа утра мы встаем. Вот такой бидон с гарным маслом она мне вручает и мы отправляемся. Приходим туда. Отца Зосимы нет. Батюшка отслужил. Говорит:» Иди домой. Ко мне придешь, ты отдохни.». Ну я полежала на батюшкиной постели и кажется чайник надо было скипятить. Теперь возвращается часа в 2 батюшка, пока все требы, куда-то надо обойти. Возвращается:» Ну что.». -:» Батюшка, чайник скипятила.». -:» Ну давай обедать.». -:» Батюшка, ну ведь вы же мне не сказали чего готвоить.». -:» Ну ничего, сейчас пообедаем .». Батюшка это самое подходит к печке, печка то горячая. Достает такой чугунок и там сварено суп грибной с белыми грибами. Вкуснятина необыкновенная. Вот мы пообедали. -:» А теперь чайку попьем.». -:» Батюшка, когда же вы печку топили и когда это все варили?». -:» Ну как же, я печку истопил и вот поставил. И вот оно уже все запрело как надо.». Ничего не пролилось, ничего, вкуснющее все. Вот так вот. И вот такая забота. Ведь это же забота, которая идет из нутра человеческого и на всю жизнь. И в другой раз, это Илюша меня спрашивает:» Скажите какое-нибудь чудо.». Я говорю:» Ну понимаете, там чудес небывало. Теперь я не знаю какие чудеса. А чудо, оно совершенно в другом. Оно идет в молитвенном общении, в понимании.». Вот так мы сидим с отцом Засимой, он меня так подковыривает, а я отвечаю. А батюшка сидит молча и он так смеялся, потому что, у меня находились ответы, я не знаю, сами. Я ушла, а батюшка говорит:» Пойди …(17.11) к отцу Александру за всенощной.». Я иду и думаю: как интересно, мы прирекались с отцом Засимой о том, о сем, а у меня впечатление, что в это время, я говорю, вот так вот мое сердце лежало и слушало батюшку и общалась я только с ним. А хотя с отцом Засимой я пререкалась. Вот, понимаете, такое единение было внутреннее. Оно не передаваемое просто. А ще был такой случай. Я от батюшки выхожу. А батюшка посмотрел:» Ой, какая невероятная туча. Лишь бы тебе дойти.». Я даже не обратила внимание, потому что, туча то далеко, а тут еще солнце. -:» Беги скорей.». А бежать то 5 километров с лишним вот по такой дороге, вы пойдите вот по такой дороге, это же ужас. Иду. Только от города стала отходить, такой ураган поднялся. То есть, срывало листья, ужас. Народ начинает бежать. Ну попробуй бежат 5 километров. Ну как ты добежишь 5 километров, чего получится, не знаю, ужас. И я себе иду спокойно. А батюшка, я знаю, там беспокоится. Но, бежать 5 километров безумие, ну потому что, пройдешь, задохнешься и потом еле- еле пойдешь. И я быстрым шагом иду, иду, иду. Шум по лесу такой идет, что знаете, кажется деревья срывает. Листья летят вот так вот, ужас. Пылище подымается по дороге, шум. А я иду, иду, иду: Боже, Боже. И все бегут. Все: ай- яй- яй, кто с детьми, кто с. Я иду, ну что делать. Вы знаете, я вошла на этот уже помост деревянный, чтобы садиться в электричку. Так сзади меня так стучал это ливень, такой. Вот он шел за мной вот так вот. Я вошла в вагон и в это время, знаете, вот так вот ух. И не было видно ни станции, ничего. Была белая стена дождя. На мне не было ни капли. Вот вы хотите, не хотите. Вот вам батюшка , что значит молитва отцов, вот что значит. И вот говорят вот: святые. Что ищут в святости. Да ничего они не найдут. Потому, что батюшкино смирение, оно было на столько велико, что Господь ему открывал и помогал, и все. Ну я вот думаю, что наверное в образе их было больше слов и назиданий, чем во всех проповедях и книгах, и всем. Наверное так. Не знаю.
-: Мы всегда к вечерней приходили часам к 8, попозже, чтобы уж никто не видел. Уходили, все не выходите, помаленечку. Потому, что, как сказать, если узнают, что тут молятся, то могут что-то, как-то задеть, я не знаю. Чего мы боялись, не знаю.
В: Ну бывали такие случаи, что приезжали?
-: Знаю, что мы все время там собирались в войну. Я в войну то не жила здесь. Я после войны замуж вышла, стала старообрядицей. А в войну то я не знаю что было. А вот после войны на Чапаевском Лаптевы были. Вот сейчас, Фая ее зовут, а ее звали Федотья. Это книги все ее дедушки, церковные. А у ней тоже муж еще ее и молиться не отпускал:»В чистом ты пойдешь тут к.». Агафья ее звали вот старухи …21.40). Он ее не пускал. Так она прям идет тайком или как-то. И теперь книги, куда она их. Дети тоже не молятся и ничего не перенимают. И вот книги, так они у меня и лежат.
В: А вот нам для библиотеке ничего не можете отдать?
-: Нет. Я вот сына все время наказываю. Сын у меня начал молитсья. Сейчас он уже, он работал травматологом в Арчино, сейчас уже сердце больное. И вот он сейчас начал молиться. На службы, на молебны приходит. И так вот у нас же эти календари выписывали из старообрядческой. Выписывали раньше в Риге. Сейчас у меня нету, ну и я не беру. И новый, он есть, Фая купила, там службы нету. Как вот такое, что. Кое что у меня есть в старых. А там же служба на каждый праздник была что за чем молиться то, на указисе указано.
В: А разве сейчас нету такого?
-: Сейчас же Рига то не наша. И теперь там ничего нету. Вот я заказывала крестики, живут там один парень, работает. Ну он служил, теперь уже сверхсрочно, где он, в Таллине что ли, не знаю, где-то там в общеим на этих Прибалтийских странах. Заказала крестики. Так он там , уже где были, там уже нету, куда-то ездил в другой город, купил мне 10 крестиков. А тут их надо не знаю сколько. Ни у кого нет креста. Где их взять то, крестик нательный. И нету их нигде, никто не делает. У Нечаева. Вот мы раньше все выписывали у Нечаева то. А теперь то, пошлешь деньги и не знаешь куда ушли. И ни ответа, ни привета. Вот я посылала, значит я выписывала. А потом, на другой год они мне просто по адресу прислали, денег я не высылала, они мне прислали. Я послала деньги и ничего не ответили. Кто их получил, эти деньги, и что. Раньше, значит, пошлешь и эти, кому посылаешь, они тебе ответят, и все. А сейчас пошлешь и не знаешь куда эти деньги придут. Вот крестов надо крайне, все спрашивают кресты, а они.
В: А вот различия с поморцами в крестах у вас есть ?
-: Нет, с поморцами все у нас одинаковое. И служба у нас эта же, и все книги эти. Только у них на иконах разница. Они не пишут Святаго Духа, голубя не ставят нА иконах. Вот у них крест, распятие, у них вот эта половиночка покороче и эта длинная, а посередки тут голубь должен быть. А у них она поближе и голубя нет. Вот у них разница. И они вот у нас вот были, вот в том жили двоюродная сестра …(24.57). Вот у нас были похороны. Хоронили золовку его сестры. И они приходили. Они даже милостыню берут левой рукой. На иконы наши им молиться нельзя. Они не молятся.
В: С вами им можно молиться?
-: Ну, они молятся сейчас в своем кругу. Они же никого не пускают посторонних.
В: А если кто-то хочет из молодых?
-: А если хочешь, только окрестят, тебя переведут в эту веру их. Ну а я креститься, я зачем буду в другой раз креститься.
В: А вы из православного перекрещивались?
-: В часовенную не перекрещивалась. Ну раз я крещенная была, меня в купель макали. Это сейчас ведь крестят что попало, помазали. Это не крещение, это осквернение. А крещенная настоящая в церкви была. Мне только прочитали отрицание, вот что при крещении читают, то прочитали . И перевели. И мне вот, меня вот Дмитрий Архипович перводил из …(26.12). Дал мне епитимью: 3 поклона в день, «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». А так епитимью дают большую, если. Аганя, например, она вышла замуж, ушла в церковь. Потом сколько то жила, мужа у ней убили на фронте, она обратно сюда перешла в старообрядцы. Ей 100 поклонов давали каждый день класть. А я как начинающая, 3 поклона, как маленькой.
В: А беседовали, различия с поморцами?
-: С поморцами вот ничего различия никакого.
В: А вот беседы то, спор то кто прав, бывали?
-: Это вот бывало во времена, когда вот был Александр Филиппович молодой. Вот он этим делом занимался Он на всякие, где там какие споры, он всегда. Он это, как сказать, много знал и он побеждал в своем споре. А сейчас уж что. И поморцы у нас, были вот поморцы и сейчас они есть. А мы с ними не встречаемся, не ходим. Кто спорить с ними пойдет. А наши теперь, видишь, уже все вымерли, никого нет. Молодые не учаться, а старые умирают.
В: А это у вас сейчас крестик?
-: Да, вот меня благословил, тоже из Миаса к нам дед приезжал в церковь наставником. Ну он не наставник был, ну раз за неимением, некого и вот он приезжал все время вот на покаяние на все. Ну вот покаяние и то надо кому-то читать. Вот он меня благословил:» Нужды ради, читайте покаяние.». И также значит крестить и отпевать в церкви.
В: Так вы здесь за духовного отца получаетесь?
-: Да. Вот духовный отец, где он, раз его нет.
В: А вот не слышали, запрещали же раньше женщинам заниматься этим делом?
-: Ну запрещали. И сейчас, и все время запрещают. А если нет, так как. Мужчин вот сейчас вовсе никто не ходит. Вот у меня то дед старообрядец коренной, а он отступил. Вот у меня был знакомый учитель, по истории он был учитель и такой начитанный, хороший мужчина. Я все время к ним ходила, чуть маленько у меня какое горе. Пойду, ужас разъедает. Поразговариваю, вроде лучше. Я ему говорю:» Да, вот носил крестик. Вот не на цепочке, на майке носил. А теперь не носит, не стал молиться, ничего.». -:» О, это еще хуже. Это отступник.».В
: Ну как, вы с ним говорили?
-: Ну вот все время крест, который Люба, в детсаде они работали, Люба ее зовут, она купила крестик такой, он позолоченный, ну настоящий старообрядческий. Ну они позолоченные, только 2 раза наденешь и они сотрутся. -:» Надень». Ну вот он же ни за что не одел. Вот ему охото найти человека, который бы делал кресты. У нас серебро там есть несколько, там 2 рубля или сколько у него. И вот ему охото сделать кресты. А кто сейчас возьмется. Никто не может. Он опять:» Я, я его приберу.» и не надел крест. Так и не ходит.
В: А вот на оволение вы принимаете? На … постоять можно будет у вас?
-: Ну почему нельзя. У нас только, видишь , это как старинное правило, а сейчас от кого ты будешь отделяться, уже нет раз никого. А раньше было, что вместе с поклонами не смешивают. Вот, например, молимся, я предупреждаю вас: я поклонюсь, потом ты кланяйся. Или там если много поклонов: считай поклоны, потом поклонишься или вперед кланяйся, или после, чтобы не вместе поклоны. А сейчас вот молились мы за умершую, она наша старообрядица. А внуки у ней, они тоже никто ничего не знает. И они молятся стоят рядом. Что они знают без меня. И я молюсь, и они молятся. Ну и Бог с вами, лишь бы молились. Сейчас уже хоть это, хоть какие, хоть кто, лишь бы молились . И у меня сосед тут был, был хороший очень человек. Он нам прям без денег, он …(31.11) построил, это, это сделал, все сделал. Всем все делал, такой бескорыстный мужик был. Ну и вот умер пьяный. И он это, не молился, тоже никто был.
В: Ну крещенный?
-: Ничего не знаю про него. Крещенный наверное. И за него никак нельзя было молиться. А не молиться, как-то вот я считаю себя должной перед ним. И вот на похоронах я молилась, читала Псалтырь. Потом мы разговаривали как-то, у нас есть еще грамотная Марфа Андреевна. Она живет на Мосзаводе, ей 96 лет. Вот она, я сперва значит иду и так вот иду по дороге, покойника несут, я сразу скорей или перебегаю или куда-то это, чтобы глядеть нельзя на покойников. А она потом говорит:» А как же, если соседа хоронят или родня какая-то вот, ну они не старообрядцы, хоронят. Надо ведь. А потом епитимью молись.». Ну я вот за этого помолилась неправильно, что он, нельзя за него молиться было. ЯЯ епитимью большую молилась, что-то там 200 поклонов что-то, тогда зима была. А он умер в Новый год. И зимой то проще, делать нечего. И вот я за себя молилась и по 200 поклонов. И вот опять не так давно, наверное год уже прошел, пришла тоже знакомая. Сильно она знакомая, тоже здесь жили в этом краю:» Вот у меня муж старообрядец. Его в церкви не отпевают Вот что мне теперь делать? Айда, Марья Федоровна, может ты сможешь.». Ну я что, ну старообрядец и старообрядец. Я говорю:» Без покаяния не положено петь над ним и поминать нельзя. А он же не был на покаянии.». -:» Не был. Ну как же.». Ну я пошла, Псалтырь прочитала, пела все. Ну как честь по чести. А потом она еще другой раз ко мне приходила. Я говорю:» А он хоть не богохульник?». -:» Богохульник был.». Вот за кого я помолилась. Этот хоть пьяный умер только то что, а он не богохульник, такой вот прям был человек, очень был хороший. А этот:» Богохульник, какой он богохульник был.». Вот я согрешила. Даже вроде доброе дело делаешь, а тут грех.
В: А с Марфой Андреевной можно поговорить?
-: Можно. Ну она шибко старая. Она живет, остановка там у аптеки, это уже 4-й микрорайон. Вот на 15 трамвае поедете до остановки «Аптека». Потом прям по проулку идешь, улица Кощеева, 12. Там Марфа Андреевна Гладких живет. Она много могла бы рассказать, ну не знаю как сейчас ее здоровье. Вот сильно старая.
В: А она вот не приедет на Петра и Павла?
-: Нет, кто, нет. Она по избе еле ходит. 96 лет, ты что. Теперь она уже все. А вот я все, как у меня было, просто у нее ум светлый был, все она знает. Завтра вот стряпать надо. А Богу молиться никто не ходит ведь.