Беседа 6. 10 октября 2000 г. Ч. 1.

О: их было, я не знаю, сколько сестер, там трое, четверо. Потом кто-то там еще, Мария там какая-то. 2 Марии оказались. Все, кстати, ко мне пришли. Последняя была Анна и вот она мне все это передала свое имущество.

В: И большое имущество?

О: Книжки всякие. Ну дело в том, всех, кроме Анны владыка постриг. Когда встал вопрос об Анне , то старшая сестра Екатерина валялась у владыки в ногах и говорила:» Владыка, умоляю, Анну оставьте, не трогайте, не постригайте.». И ее не постригли. Я с ними никакого отношения фактически не имела. Вот понимаете как все в жизни бывает. И все же таки в конце ее жизни я оказалась самым единственным близким человеком. Как вот это так бывает. И она провожала на последний путь и все. И Анна позвала отца Леонида, чтобы он ее исповедовал. У нее вот такие были ноги и они текли. Это ужас какой-то. И полная она такая была. Ну это все ужасно.

В: Водянка?

О: Да. Анна умерла в полном сознании. Она, когда я приходила, говорила:» Ты знаешь, ты последняя. Вот ты должна забрать их.». Мы забирали прямо в эти самые, в коляске. Я забрала книжки. И даже вот такой вот …(1. 48). И если у владыки было так много народа.

В: Ну Сухоревских сколько?

О: Ну я так считаю, что их там человек 6- 8 было. Вы знаете, Охотнинских было двое. А это были Охотнитские: Таня и Юра. Ну сколько там было профессоров, студентов. И это, понимаете, когда сын Четверухина приехал из Питера, специально Серафим Ильич приехал спрашивать владыку: принимать ему священство или не принимать. Потому, что владыка- это была личность, которая на Россию, понимаете. Это не то, что человек какой-то там. Нет. Вот решить жизненный путь, надо приехать в Москву. Никита Александрович Мещерский в 27-м году, после декларации митрополита Сергия, когда там в Питере собрались все люди и стали думать что им делать , как посмотреть на митрополита Сергия, нужно спросить знающих людей. Эти 3 человека в Москве. Отец Иоанн Кедров, который построил храм в Сокольниках, владыка Варфоломей, а вот третьего Никита Александрович не мог вспомнить. -:» Ну вот не могу вспомнить. Меня послали в Москву. Я пришел к отцу Иоанну Кедрову, спросил как он смотрит на декларацию митрополита Сергия?». Он говорит:» А что, собственно говоря. Все правильно. Ну что же, лучше, если 4 епископов расстреляют и у нас Церкви вообще не будет. Да вы что, как же иначе.». Он говорит:» Я поехал в  …(3.54) к владыке Варфоломею. Мы гуляли по Успенскому с ним и он говорил:» Что все ясно совершенно. Чтомитрополит Сергий правильно решил, что нужно спасти Церковь.».». Ну ведь ничего, ну как там толкуют эту диклорацию, как по-своему, в меру своей испорченности. А с этой точки зрения. Понимаете, этот человек, который был в России какой-то личностью, которую надо было спрашивать. В Рязани был отец Евгений такой. У него там 5 детей. Он понимал, что его арестуют. Так вот, он приехал в Москву. Я его встречаю опять в Петровском. Тетушка моя подходит, говорит:» Оля, вот я тебе говорила, вот семья у нас там батюшки, вот я с ними общаюсь. Вот он приехал .». Я к нему подошла. А состояние у меня было ужасное, как раз после ареста Татьяны. Так это, знаете: в семье вот что было, меня ведь тоже заедали все. Без этого не бывало. И я пришла к отцу Евгению и что-то говорю:» Знаете, батюшка очень трудно.». -:» Знаете, чем ночь темней, тем ярче звезды. Чем больше скорбь, тем ближе Бог. Так что, знаете, чем у нас с вами тяжелее, тем Господь с нами.». Конечно его расстреляли, как полагается. Ну, опять таки, приезжает туда митрополиты из ссылки: и владыка Лука приезжал, и владыка Серафим Чичагов там был, владыка Мануил Лимешевский, ну владыка Фелофан, которого потом в Новгороде расстреляли, когда его назначили туда на кафедру, он у нас долго был в Петровском. И он так читал потрясающе канон всем святым земли российской …(5.58), это что-то было необыкновенное. Так все ехали сюда в Петровский. Вот что такое был Петровский монастырь. Но, сказать сколько же там духовных, когда этот человек вмещал всех и вся. Вот я не была его духовной дочерью. Но, ведь, понимаете, я шагу без него шагнуть не могла. Мне надо что-то и я пишу. А владыка меня вот в ежовых рукавицах держал:» Вот я смотрю, как я люблю эту девочку. Ты знаешь, ты имей в виду, вот с этими девочками ты не дружи. Тебе с ними делать нечего. Знаешь что, тебе нужно вот туда сходить, к какому-то архиерею поехать, туда письмо отвезти.». Вот я маленькая еще, мне 15- 16 лет, конечно я могу (6.49). Ну знаете, он всех, всех, всех. И духовные дочери владыки, то есть, отца Агафона тоже с какими-то серьезными делами должны были подходить к владыке. Что такое был владыка. Это был все и вся. У отца Агафона, у него уже другое направление. Духовных, настоящих вот сколько так вот у него было больше всех, больше всех. Это уже точно. Потому, что к батюшке, к отцу Никите, после того, как отец Николай уехал человек 100 перешло. Вы представляете, это было ужасно. Меньше всех, так вот по первоисточнику было у отца Никиты. Отец Никита когда его, вот сведения я вам дала, это Илье были у меня все сведения, так он вообще отказывался принимать. Ну уж если владыка, батюшка принимал, так это, знаете, вся ясность до пяток должна быть, что человек, он принадлежит ему. Я думаю, что нас в начале было 5- 6 человек.

В: То есть, до перехода агофоновских и всех остальных.

О: И всех остальных. Вот это был маленький промежуток времени начала 35-го года. Тут я знаю, что уж, вот так вот. А потом пришли владыкины. А потом пришли агофоновские. И когда батюшка всех назначил на последнюю службу, все приехали в храм. Потому, что он сказал:»» Всем приехать.». Вот Пасха. Батюшка отслужил, всем по яйцу дал, всех выгнал сразу на станцию, 9 километров марш, не заходя в город никуда и на следующей …(9.04). Понимаете, так что это трудно говорить как, чего и что.

В: А вот у отца Митрофана, вокруг него? Мне вот даже не вообще, мне вот именно какой-то сгусток.

О: Отец Митрофан. У нас вообще все разделялись. Вы могли по виду сказать: кто, чего и что. Это было очень интересно. Агафоновские, мы их так называли: спаси Господи. Они все такие вот, они коротко отвечали на все:» Спаси, Господи.». По сущности своей как раз они были проще. Вот с Феней, она потом монахиней была и алтарницей в Лыхичевом переулке я была на столько близка, что после смерти как раз отца Никиты вот мы с ней находили общий, я могла с ней говорить вот нараспашку душу. Я очень была такая. И вот я видела, что она не «спаси, Господи». А так они вот все держались. Они очень к себе как-то не подпускали так. А когда вот к ним уже так, а простота была очень, неясность такая. Ну они отвечали односложно. Владыкины были совсем другие. Там были очень интеллигентные люди. Сразу видно было. Люди более неприступные, я бы так сказала. Но, был тяжелый, я должна была в первый раз идти на работу. И ко мне вдруг подошла:» Вы знаете что, я хочу вам рассказать, что на работе вам будет легче, потому что, вы немножко сможете отдалиться. Когда вы в студенческой среде, то все студенты как, знаете, волей так общаются. А тут вы немножко отдалитесь от них.». Это подошла ко мне Нина Кинарская, которая была вместе с владыкой арестована. То есть, человек уже подходит и. Елена Рожина, ну так я ее знала, все конечно, все это такие люди высокие, так все это знали. Владыка меня не посылал. Была такая знаменитая Юлия Александровна, из фрейлин. Она занималась с детьми. Кому-то посылали к ней. У нее была целая группа, она вела. Меня не послали, нет. Лиза мне сказала, я же у Елизаветы занималась, но как-то странно, что я не могла сказать что мне было нужно. Но, у владыки были действительно очень много людей. Но, кто и что, понимаете, это все.

В: Матушка считает, матушка Игнатия, что группка, вот сердцевинка владыкиных чуть- чуть уступала агофоновским. Она считает, что их было вот как-то меньше, чем у отца Игнатия.

О: Ну наверное. Ну, понимаете, конечно они не были так, я бы сказала, заметные что ли.

В: Как агафоновские?

О: Потому, что агафоновские, вот стоял этот, Владимирский придел и вот все шли, шли, так это все. И они все шли, а я стояла у шкафа. И вот по проход как раз. Ну вот. Ну сказать, что, не знаю, я бы не сказала так. Это просто они могли и знать, и не знать, потому что, они были обособлены, сами держались. Так что, тут очень трудно сказать.

В: А митрофановские?

О: А митрофановские- это были ясные, простые и по-моему, у них не было ни зависти, ни гордости, ничего. У них была наверное ясная молитва и смирение. Я думаю так. Потому, что отец Митрофан, он сам был свят. Свят той простотой, которая почти недостижима в наши дни. Ведь если он старцем был в Засимовой пустыни, если он ездил к великой княгине Елизавете Федоровне. Если когда надо затвор и юродство, это самое, владыка, так Беляев, Варнава да, когда он, так послали отца Митрофана с ним побеседовать, чтобы выяснить: выдержит он или не выдержит и так далее. Понимаете, опытность отца Митрафана была так высока. Отец Митрофан, вот у нас здесь жила Варя Велея и они митрофановские даже здешние. И у Варвары Акимовны, женщины очень и очень невоздержанной на язык, такой вот, отец Митрофан к ней приходил и с ними беседовал. Как-то постриг он эту самую и она …(15.04) человек …(15.09). Так что, что у отца Митрофана трудно сказать кто был. Но эти были как бы уже вот как-то такое особое такое ясное, тихое настроение. И никуда они не лезли. Ну вот я не могу вам все это как обрисовать. Это мое восприятие. Я у отца Митрофана полтора года исповедовалась. Но я должна сказать, что у меня было такое чувство. Вот я приходила, говорила и я знала, что отец Митрофан, потом я поняла это, когда стала приходить, это в 16 лет мне было  и я конечно к отцу Митрофану на глаза попалась. Он говорил:» Дочка, ты знаешь, тогда ведь раньше были мученики. Их телеса мучили, истязали. У них требовали отречения от Христа. А сейчас особое мученичество. Сейчас ваши души мучают.». И вот это вот отношение он видел, чувствовал и болезненность. Но, в тоже время, когда приходили дамы:» Батюшка, вот у меня такая мысль, то-то, то-то, то-то.». -:» Мать, да у тебя это просто к ветру.». Это я столкнулась, такая вот издала книжку еще Клименко такая. Так она, я с ней столкнулась в Пилкете и она мне стала рассказывать, как она поехала к отцу Митрофану, когда его выслали из Москвы и он жил 6 километров от Каширки и она 6 километров шла пешком. И она пришла со своими вопросами:» И вы представляете, я задаю ему вопросы, а он мне отвечает вот таким вот образом, вроде к ветру. Знаете, как я шла эти 6 километров назад. Я рыдала.». Понимаете, святость отца Митрофана и человека, который решил, что он такой суд, безусловно она просто не могла и понять. Так что, понимаете, что сказать вам тут. Очень тут это, как можно сказать сколько было у старца Амвросия духовных. Нельзя сказать. Россия.

В: Постриг он много, отец Митрофан?

О: Я думаю, что он постригал, тихонько, тихонько.

В: Ну матушка так и описывает. Ну может человек 10?

О: А может и 20, а может и 40. Понимаете, трудно сказать. Вот я никогда не думала, что отец Зосима постригал матушку Игнатию.

В: Ну видимо он одну ее так постриг. Она одна была.

О: Ну что вы. Отец Исидор сколько постриг.

В: Нет, в смысле отец Зосима только одну ее в мантию.

О: Это вы точно знаете?

В: Из агафоновских, да. А вот у отца Германа Полянского, вот у него была же какая-то такая, к нему шли ведь?

О: Ой, у отца Германа, никто не мог идти никуда. Надо было прийти и сказать:» Владыка, куда благословите.». И владыка благословлял куда находил нужным. И никто без благословения никуда не шел. Все начиналось с владыки. Даже я, в 15 лет вижу Петровский монастырь  и я к ним пришла и сказала:» Владыка, вот так и так, я оттуда-то, оттуда-то. Куда благословите идти?». Он посмотрел:» К отцу Герману». Через 8 месяцев отца Германа арестовали. У отца Германа приход, вот храм закрыли, все приходят, все соломенные, все пришли к отцу Герману. Понимаете как.

В: А их много было, кстати, соломенных?

О: Ну я так вот вам скажу, ну будем считать человек 10 девочек пришло. Но, понимаете, с моей точки зрения, мне казалось, что это неправильный у них настрой. Но, я никогда не могла этого высказать, потому что, я считала, что не мое дело что-то высказывать , потому что, я ничего не понимаю. Но, когда отец Герман из ссылки написал и передал, что: он считает, что он очень неправ, что он не ломал то, с чем пришли соломенные и не поставил их на свой путь, как он считал это нужно было, то вот вы обязаны считать своей виной. И действительно, от соломенных была только так настоящий человек была Надежда, которую владыка взял к себе …(20.23). И когда она вышла замуж за Ваню Барановского, только что вернувшегося из ссылки и Надежда поехала в ссылку, вот это было. И владыка оставил ее у себя. Мария, ее сестра уже была у отца Германа. Антонина отца Германа. Клавдия у отца Германа. Татьяна у отца Германа. Таня Славудинская у отца Германа. Вот так, понимаете, вот . Это все были отца Германа перешедшие из Соломенной сторожки. Но, а отец Герман что же мог, он сам же …(21.07). И батюшка, отец Никита , когда Антонина явилась к нему, после какой-то практики она вернулась такая и отец Герман сидел. И она посидела с ним. А потом отец Герман написал письмо:» Я очень рад, что Ольга( это я) близка с Антониной. Надеюсь, она в общем наберется разуму у Антонины.». Батюшка посмотрел и сказал:» Ничего отец Герман не понимает.». Потому, что с Антонины мне нечего было брать. Потому, что она, понимаете, уже такое у нее пошло. И тогда батюшка, посмотрев на нее, понял, что Антонина пустой человек. Она как-то очень, очень так покатилась вот в отношении же. Потом, когда она мне, Наташа Одинцова рассказывала( Наташа художница была, самая правильная из всех отца Германа), она сказала:» Знаешь, я была у Цельевых и там была Антонина. Она смеялась над своими сестрами:» Вот, она жена врача (какой-то такой стоматолог, то ли что) и вот она одета, она обута, а вот Клавдия те- те, те, те. А вот Сима не такой. А вот Татьяна вообще не вышла замуж, та, та, та.».». Я так думаю: Господи. И потом, когда я однажды пришла за своей книгой к Антонине и то, что мне мать рассказывала про них, я поняла, что одна сторона в Церкви, а другая сторона дома. Знаете и вот то отец Герман не смог это все понять. Ну это естественно, девчонки же были. Ну что же, Антонине было, когда ей было 18, а мне 16, вот так, что же можно спрашивать. Они же все еще не устоявшиеся. Про Клавдию говорили: она вдумчивая. Она вышла замуж так по разуму.

В: А вокруг отца Зосимы был кто-нибудь? У отца Засимы был кто-нибудь, какая-нибудь группка?

О: Да, была группка. Была группка своя. Ну я не знаю таких близких, близких, может быть, у него 5- 10 человек было, но не больше. Но, а потом, когда романовские пришли к несчастному отцу Зосиме, то он говорил:» Боже мой.».

В: Все к нему?

О: Ну какие-то там пришли романовские. Куда-то им деваться надо было. Он говорил:» Какой это ужас!».

В: Много их было?

О: Романовских был целый храм. Ну его арестовали наверное в году 30-м.

В: В 31-м.

О: В 31-м. Вот он уехал. И вот тогда весь храм перешли, закрыли храм и они перешли сюда. Они все рассосались, потому что, владыка каждого куда-то их направлял. Но, вот такое ядро особенное, оно вот так вот, куда-то было, может быть у отца Агафона они были частично.

В: Матушка считает, что ядро было разделено между владыкой и отцом Агафоном.

О: Ну насчет того, что владыки, я в этом сомневаюсь. Потому, что там часть была у отца Петра, это …(25.14). Ну они даже умудрялись у отца Аверия, так вот. Ну не знаю.

В: Ну матушка считает, что их было человек 20.

О: Романовских то? Больше. Нет, их конечно было гораздо больше, гораздо больше. Ну вот такое ядро, может быть человек 10, ко которое досталось потом отцу Зосиме, то он сказал:» Господи, кажется у них только одна Женя нормальный человек.». Вот понимаете как. Все же очень трудно сказать вот. Ну все же мы как, действительно через сколько-то месяцев все куда-то, куда-то, куда-то люди уходили, потому что, или кто-то попадал в ссылку или как-то, понимаете. Ведь тоже так это было. Ну романовские конечно такие были тяжелые.

В: А это и видно в письмах отца Игнатия. Он там с ними постоянно из лагеря даже ситуации с ними разбирает, еще что-то, мирит их, еще что-то такое.

О: Да. Ну вот понимаете. А вот отец Никита, он, я думаю, что даже не мирить, мирить было трудно. Но, понимаете, у батюшки конечно особое ко мне было отношение. Девчонка же совершеннейшая, с одной стороны. Во-вторых, батюшка понял, что вот я человек такой, который так вот может отдать себя в полное послушание, в полное подчинение, без всего и ничего другого я не вижу, ничего не слышу. А там люди были образованные, с закидонами такими и все. Это же уже труднее.

В: Ну вы считаете, что его община романовских всего было человек 200 может быть?

О: Ну полный храм. Я там думаю, что, потому что, Елена мне рассказывала. Она вот кем, чья она была, я не знаю. Она, потому что, мы же все в косынках. Потом батюшка, он с ними занятия проводил, что все должны знать наизусть такой акафест, правила причащения наизусть знать, канон такой-то наизусть знать. Понимаете, такое вот все. И как-то они вот все, в начале это как-то чувствовалось. А потом как-то они все рассеялись. Понимаете, я вот что скажу. Я не знаю как. Вот после пришла к нам из романовских Лиза Грошева. И вот Лиза Грошева была уже арестована по делу отца Федора, вот ее выпустили из тюрьмы. И Лиза, вот тоже умерла она в 90 с лишнем лет. Я у нее была и дома, и все. Но, сказать вам. Ну она имела конечно свое такое. Такие глаза у нее горящие, пламенные, такая она вся, так это говорила и все. Отец Федор пришел и говорит:» А что это ты оделась то как?». -:» Батюшка, ну же холодно.». -:» Да, уже на столько холодно, что ты зимнее пальто надела! Интересно. Скажи, пожалуйста, а почему этот человек не надел пальто? Потому, что сейчас еще осень .» …(29.24) Лиза Грошева.

В: Вы же ходили к отцу Владимиру Медведюку тогда, заходили?

О: Я 7 лет у него исповедовалась, первый раз. И я ходила сюда, мы всегда с папой по воскресеньям …(29.43) и мы идем к обедне. Идем мы к обедне, звонит колокольня, нас встречает папа. Они очень с отцом Владимиром были понятны. Потому, что и папина такая широта души и доброта, она была созвучна отцу Владимиру. И просветая, и все. И отец Владимир очень, очень понятно все.

В: Вот его приход большой был?

О: Понимаете, конечно был приход такой маленькой церкви Это же церковь, как 2 наши квартиры. Но, дело в том, что сюда же ехали люди. Романовские отходили. Вот Вера Ивановна и романовские от отца Романа ушли. Владыка говорил:» Вот  Медведюк съел медведя.». Отец Роман Медведьб был. -:» Медведюк съел Медведя.». Еще кто. Ольга Серафимовна, которая, это же поразительно, святой человек совершенно, она тоже обиталась это самое здесь. Вот так вот, как-то сюда люди шли, как папа сказал про этот храм, за любовью. Отец Владимир обладал особым молитвенным настроем, простотой, малограмотностью, но молитвой пламенной. И в молитве, там действительно была благодать. А люди, ведь у нас ни транспорта, ничего. Трамвай останавливался у Динамо, 6 номер и один трамвай вообще только сюда доходил до конечной остановки. Все. И люди откуда только не ехали. Почему? Молиться. Ну сказать, что это особый, понимаете, приход, здесь особый настрой, особый храм. Ведь вот оно что. И потом уже в своей жизни, когда храмы закрывали, я тоже вот ходила по разным храмам. Почему ? Сегодня вот здесь служба и здесь особая молитва. А вот завтра там, туда вот надо пойти. Потом я однажды пришла и сказала:» Батюшка, я объелась.». -:» Чего объелась?». -:» Батюшка, я акафестами объелась. Я вот ходила там-то, там-то, все на акафесты. Больше, знаете, я не могу.». А батюшка рассмеялся и сказал:» Да. Знаешь, это правильно. Потому, что акафесты строяться по одной схеме. И одно и тоже очень трудно. А вот посмотри каноны. Они совсем особую имеют глубину.». Ну почему тогда, там очень тяжелая была жизнь. И вот вы сегодня, уже доканали вас, у вас все там внутри болит. Вот идешь, сегодня надо поспеть к 5, … грешная. Там Матерь Божью так будут умолять, что тебе будет покойно душе после этого. И вот так вот. Потом были батюшки на всю Москву удивительные. Вот почему, не знаю, не прославили его в святых, некому сказать слово, был такой отец Павел Ливашев. Ему было за 80. Он был в свое время конечно духовным сыном отца Алексея Засимовского и по-моему, профессором академии и так далее. Служил он в храме напротив консерватории, малое Вознесение, пока его не закрыли. Вот его служба чем отличалась. Вот он говорил краткую проповедь. И вот вы видите эти глаза, в которых уже благодать светится. Вот и искренность, и непреклонность какая-то вот чувствуется в нем. И я попала на его последнюю службу. Храм уже закрыли. И потом он уже в последнее время служил в Иерусалимском подворье. Маленький храм на Арбате. И вот под знамение там вот такая маленькая икона, маленькое Знамение в Клемене. И было, отец Павел читал акафест, после службы или во время службы, я уже не помню, но вся служба была о Знамении. Вы знаете, он вот так поставил аналой перед иконой и вот он читал, он говорил с Матерью Божий. Он вот все вот Ей вот выложил и говорил. Знаете, я, стоишь и ты трепещешь вся, потому что, ты видишь как человек, общаясь с Матерью Божий таким образом, он и тебя ведет, и тебя подымает. И в конце концов я ушла, это был 37-й год, я ушла …(35.04), я вскочила как сумасшедшая, поехала в храм. Прихожу в храм. Пустой храм, службы нет, батюшку арестовали. Все Ну вот находить вот эти жемчуженки, это была моя, наверное какая-то такая тяга. Я вот ходила, искала эти жемчуженки. Трудная была жизнь. Ну это после смерти батюшки это в особенности мне было необходимо конечно. Вот с отцом Засимой мне, знаете, было трудно. Вот они …(35.57), а мне было трудно с ним общаться. Я колючей делалась.

В: А с отцом Федором?

О: О, мы были друзья, если можно это сказать. Это было удивительно с отцом Федором. А отец Федор с отцом Зосимой не могли вместе даже жить. А уж служить то подавно. Ведь, понимаете, с отцом Федором что получилось то. А с отцом Федором я нашла такую близость, такую близость, что. Ну я ему сказала:» Батюшка, между прочим, знаете, на Пятницком кладбище все вот собрались на 40-й день у отца Зосимы и обсуждали вопрос: куда же теперь идти.»». Он говорит:» Так я не знал. Расскажи.». Я говорю:» Ну тут люди говорили по-разному. Кто-то говорил: мы пойдем к отцу Исидору, это были агафоновские. Кто-то говорил:» Надо идти к отцу Митрофану.». А кто-то сказал :» К отцу Федору.».». Я сказала:» К отцу Федору я не пойду.». -:» Ты сказала!». Я говорю:» Я сказала.». -:» Интересно. А почему ты сказала, что ко мне не пойдешь?». -:» Батюшка, я считала, что вы ну еще молоды. И вообще я не могу себе представить как я к вам приду.». Вы знаете, я после батюшки как закаменела. На столько мне страшна была потеря, что даже вот на похоронах все там у могилы чего-то: кто помыслы в могилу бросает, кто чего, все чего-то. А я отошла, я не только двинуться, я и шелохнуться не могла. Я так стою около березы и у меня, ну это ужасное состояние. И что вы думаете, ко мне подходит отец Митрофан:» Ольга, а Ольга, что с тобой?». -:» Батюшка, мне очень плохо. Я не могу, мне очень плохо! Я не знаю что мне делать без батюшки!». Знаете, он со мной так заговорил, что я заплакала. У меня был тут камень. Мне так было плохо, я никуда не пошла. Все пошли к отцу Засиме исповедоваться, все. И на 40 день меня отец Зосима увидал:» Ольга, а где ты была? Я же все вещи отца раздал, кроме тебя. Как же я тебя забыл.». Я не знаю, казалось бы, я чаще всех была в Волоколамске, я бывала у них в домике больше всех и он меня забыл. А потом мне уже было мало просто, батюшка, он же ведь так мою душу видел. А у отца Зосимы этого не было. Я его однажды доканала до того, что он схватил четки и так: …(39.12). И я ушл довольная. Вот понимаете. Я уже на столько в чем-то вот, понимаете, я себя проявляла, он меня ни мог не подчинить, никак, ничего. А с отцом Федором у меня был полный контакт. Потому, что отец Федор, он был на столько отца Никиты воспитанный, он весь его был уклада. Недаром же батюшка сказал:» Если бы я уехал на Пенигу опять ловить рыбу, я бы только одного человека взял с собой, отца Федора.». И когда отец Федор вернулся из ссылки, батюшка мне говорит:» Вот не знаю что мне делать с отцом Федором.». -:» А что?». -:» Понимаешь ли, вот сейчас такой стоит вопрос. Он же кончил как фельдшер, еще институт не кончал и все. Он же может идти работать в больницу. Но, тогда он уже служить не будет. Или ему идти в храм, но тогда он опять попадет в ссылку. Вот я не знаю что мне делать, на что же мне его благословить.». Вот Ольга и описывает как они этот вопрос решали. И он предоставил все решение отцу Федору самому. Так что, он боялся взять на себя этот вопрос. И я понимаю. Что тебе сказали: иди в ссылку, это невозможно.

В: А отец Федор что-нибудь говорил, рассказывал вам о своей первой посадке на Дальнем Востоке?

О: Рассказывал. Рассказывал, в каком роде он рассказывал. Что вот он, говоря о батюшке, о его смерти, он говорил:» Вот батюшкина смерть (он же 5 ночей не отходил от него) «. И он говорил, что:» Если только сейчас сознание, если батюшка останется жив, я готов идти еще на 10 лет в ссылку. Лишь бы мне только знать, что батюшка здесь.». На столько у него тоже была потеря батюшки тяжела. Он говорил:» Вот я работал там в госпитале. На моих руках умирали священники и архиереи. И я только жалел о том, что я не священник и я не могу разрешения великого произносить, я не могу никого отпустить. Я вот об этом жалел, что я еще не принял сан. Но, Боже какую же чушь несли люди перед смертью во время агонии и всего. Это что-то невозможное. А вот батюшка, батюшка не сказал ни одного бранного слова. Он только читал молитвы. И несколько раз он сам себе читал отходную.».

В: А что-нибудь говорили или может быть это сестра могла рассказывать по поводу вот их первой общины у отца Сергия Белощапова? Вспоминалось это все? Как отцы реагировали?

О: Не, ну это они были не поминающими Сергия.

В: Ну они раскололись в этот момент как раз.

О: Да. Ну я не знаю, его внешне. Если это тот самый, который, как «рыжий поп», мы его называли жил у них там за стенкой и потом я его встретила в лагере под Дмитровом, я не, а потом он был архимандритом где-то в Лфыщиковом переулке, это он же все. Поэтому, я не знаю. Я не знаю. Ну очень был не симпатичный.

В: Вы имеете в виду Сергия Савелина.

О: Может быть. Это не он?

В: Ну он был регентом у них, он был старшим у них таким предводителем в \этой группе. Молодежь когда, студенты пришли. Вот это она описывает об этом. Студенты пришли в церковь.

О: Да, да, да. Ну это он и есть.

В: Нет, он потом стал священником. А он был, там он был мирянином и регентом. Нет, Голощапов был священником.

О: Это я не знаю. Это я никогда не знала.

В: А как вот, может быть отец Никита как-нибудь реагировал на это, на их вот ту общинку? Ничего не было слышно?

О: Нет. Ведь батюшка, понимаете, все таки батюшка никогда ни о ком ничего не судил. Ему не свойственно было. Вот он о каком- либо событии мог сказать вот так вот, то есть, дать общее заключение. Но не о личности. Понимаете, он только о Горьком мог сказать, что Горький- это человек, носитель зла и все его творчество- это проповедь зла и грязный человек он. Это, понимаете, потому что, он мог дать характеристику того, что человек дает и что ты можешь не воспринимать, зная заранее, что тебе это должно быть чуждо. Вот в таком он роде мог сказать. А так, я знаю, что он вот хорошо там говорил об отце Сергии Лебедеве, об отце Александре, расстрелянном в 38-м году, об отце Александре, который служил в Волоколамске на Возмеще, он меня туда посылал:» Пойди- как к службе, пойди, пойди.». Я пошла туда. Ну он был духовным отцом моей Надежды. У меня вот фотография его и все, отца Александра. И вот храм, где …)44.48) подворье, это вот его храм. Так что, и они  у нас, так то мы в общем. Но, в общем, это люди настоящие, которых батюшка в общем уважал. Вот:» Он хороший священник, он хороший священник.». А ведь батюшка, он как эпоху монашескую, это вот первую ссылку, теперь вы знаете, что он был там, он сказал, что:» Вот говорят: гонения, гонения. Так это гонение мы заслужили. Заслужили. Мало еще гонят нас. Мало. За то безобразие, которое было в монастырях. Мало гонять.». Батюшка так сказал. Я тогда посмотрела так на него. -:» Заслужили, все. Потому, что слишком много было безобразия.». Вот он ни перед чем не приклонялся. А уж если это плохо, так назови что это плохо. И вот, понимаете, я иногда думаю, что с моей родственником, отцом Леонидом были сошлись, потому что, когда отец Леонид попал наместником в Троице- Сергиеву Лавру, где тысячи монахов и была там слободка жен монастырских, что отец Леонид этого перетерпеть не мог. Ему, воспитаннику Оптиной и старчества, и всего и столкнуться с таким явлением лжи жизни, как таковой у монаха, ему было очень тяжело. Интересно, что батюшка, когда он принял, иеромонахом стал, то он отказался исповедовать людей. Он сказал:» Я человек грешный и я не могу отпускать грехи, и не могу людей учить, потому что, я человек грешный.». И вот владыка сказал:» Что!». И взял его, и поехал с ним к старцу Алексею. И тогда, говорит:» Вот, монах называется.» И после этого все таки владыка и тогда кого-то к батюшке стал благословлять. А уже в 36-м году к отцу Краниду, который был последним наместником Троице- Сергиевой Лавры, который был килейником отца Леонида Каверина, то батюшка поехал. Ну как же.. И он вернулся, говорит:» Знаешь, я был у отца Кронида. И он рассказывал, и вспоминал про отца Леонида. Отец Кранид был ведь его келейником. Ну он там многое говорил, но я слушал и думал: надо же, через столько лет, через поколение черты характера так сохранились в тебе. Как же ты, вот вы похожи очень. Он рассказывал тогда об отце Леониде, а я тебя вижу.». Вы представляете как батюшка знал черты характера: все мои наклонности, все мои вспышки, мое это самое вот такое все по прямой линии. Ведь это же все переломить надо было. И он рассказывал интересные моменты. С одной стороны, такая широта натуры, когда целый полк, который шел откуда-то, зашли в Лавру и отец Леонид пригласил начальника:» Вы идете откуда то? Скажите, всех солдат посадить на кухне. Всех сейчас кормить, принести хлеб, обед и все. Всех колрмить. И всех офицеров прошу ко мне.». Весь полк был накормлен, напоен, все. Вот вся натура отца Леонида. И в тоже время он обладал той же, чем я обладаю, отсутствием памяти на лица. У меня нет памяти на лица. Это же ужасно. Ко мне девочка, которая в прошлом году у меня убиралась, подошла в Засимовой пустыни:» Ольга Александровна, ведь я осталась в том монастыре, куда меня.». Какой монастырь, какая девочка. А потом она подошла. -:» Наташ, так это ты!». -:» Ну да, ведь я же от вас поехала в монастырь. Я же там осталась. Вот моя матушка.». Я не узнала, на столько, на столько, я не знаю. Так и отец Леонид не знал свою тысячу монахов, это же естественно. Но монахи это все узнали. А он сказал:» Никто за ворота без благословения не выходит. Только по делам. Закрыть все ворота. Стоять и никаких хождений.». Как-то монахи эти, которые привыкли, рядом базар и все, что хотите, они надевают армяк, соломенную шляпу и отправляются на базар, все. Выходит отец Леонид:» Батюшка, а вы откуда прибыли?». -:» Да вот, знаете, я тут зашел к преподобному поклониться.». -:» Да. Так вы из такого-то монастыря. Ну пойдемте, я вас покажу.», начинает. Монахи стоят:» Что там сегодня у отца Кандратия будет, ха- ха- ха.». Представляете, вот так вот обманывали.

В: Я почему спросил про ту их старую общинку. Есть записки, сохранились, ну там письма такие о том, что вот Ольга Павловна, ее же, по-моему, отправил владыка к отцу Агафону.

О: У отца Митрофана она была.

В: Может быть. Просто есть такой момент, записка, что вот Савельев ее очень тянул обратно. И она ему отвечала, что: отец Агафон ее не благословил, что они все, она порвала с ним. Мне было интересно, как это проявлялось по отношению к отцу Федору или это все было скрыто так?

О: Нет, я думаю, что отец Федор, он был очень такой цельной натурой. И уж как он попал к батюшке, все, для него ничего другого на свете не было. Вот я так думаю.

В: Ольга Александровна, это немножко в сторону. Когда Никита Александрович Мещерский говорил о том, как вот он ездил к владыке?

О: А, у меня где-то все эти записки есть. Он ездил после деклорации.

В: Да. А когда он это рассказывал?

О: А рассказывал он это мне в Питере. Ну я не знаю в каком это году было. Ну я наверное думаю, в 70-е годы. Ведь я у них, моя племянница Оля была его ученицей. Она делала у него работу. И он ей диктовал  все свои воспоминания. То есть, рассказывал. И Оля все это записала. А потом, когда я бывала в Питере, Оля меня всегда вела к Никите Александровичу. Ну мы с ним находили общий язык, потому что, Никита Александрович, вот помимо того, что тогда его послали к владыке Иосифу, узнать его мнение относительно, я вам рассказывала.

В: Да, что он был в ссылке, по поводу декларации.

О: Да. И что он отнесся к этому положительно. А когда он вернулся, то тут он уже сказал:» Нет, я уехал отсюда. Сюда я и возвращаюсь.». И тут уже з ним стояли вот эти все интеллигенция, так называемая. И очень это все хорошо описано, относительно Григория, Шлехенсбургского епископа, который был тогда. Потому, что они пишут, что: он занял среднюю позицию. Он не склонялся к тому, что прислали сюда владыку Серафима.

В: Нет, Серафима Щеглова прислали, а потом Малуев приезжал.

О: Да, да. И …(7.24) немножко поддерживал. И вот он такую позицию держал. Но, уже потом. А вы читали вообще книжечку Краснова?

О: До конца нет, но знаком немножко.

О: Там очень интересно это описывалось, все эти перепитии. И о владыке Серафиме Чичагове он пишет, прям прекрасно пишет, что то, что там творилось, он все поставил на место без всяких мер. Священники, ушедшие к обновленцам, пачками шли каяться, все вставали на место и все, в общем царился полный …(8.08). Ну очень в этом отношении высоко и как администратор, и это все. Так что, в общем. Еще что?

В: Про отца Федора. Просто по страницам ее воспоминаний. 37-й год, 12 мая батюшка Никита умирает. Отца Федора рукополагают на 40-й день. Вы же там были.

О: Да. Я была. Вы знаете, это была картина. Храм на Преображенской площади. Служил тогда Сергий Воскресенский. Ну как вам сказать, такой молодой, отъевшийся архиерей. И соответственно и протодьякон большой, толстый, с басом все. И такое духовенство, такой соответственно их громкий хор, все. И среди всей этой картины отец Федор. Подрясник довольно короткий, на ногах сапоги, батюшкин такой вот ширины широкий пояс монашеский был. Изможденное лицо, конечно как тут другому быть. Понимаете, он выглядел вот действительно отшельником из гор на фоне всего этого. Когда его повели, он остановился перед Алтарем, он бухнул вот так вот, прям на землю. И эти самые так его поднимают:» Ну, ну, скорей.». Это , знаете, почему то принято так быстро, быстро водить их вокруг Алтаря, без благоговения, без всего. Как отец даже Михаил сказал:» Знаете, я потерял голову. Я не соображал ничего.». Так и тут. И отец Федор на фоне всего этого, это, понимаете, ну он был действительно ну вот неземной человек. Кончилась служба, его послали служит панихиду. И он, значит, отслужил панихиду. А я стою. И я к нему подошла под благословение. И он заулыбался, ну меня все таки он знал и помнил и с таким чувством меня благословил, я вот запомнила. А потом она описывает, как он там служил и все. Ну я знаю, что ему было и трудно с отцом Засимой, потому что.

В: Его же направили в тот же храм, где был отец Никита.

О: Да, да. Почему? Потому, что на следующий год Пасха вот 38-го года, отец Зосима ведь совершенно больной. А отец Федор, конечно он еще не был ни кем. И он не подумал ни о свечах, ни о чем-то и все. Каждый день службы, свечи там первым делом пасхальные. И вдруг оказалось, что свечей нет. А приехала, значит, мать Евпраксия на хоры, со всем этим выводком. И я туда залезла, потому что, тут народ стоял и я туда залезла. Отец Зосима входит. Бух всем в ноги:» Простите меня. Пришел фабричный хор. Они будут здесь петь. Они так привыкли. Сойдите туда вниз и там встанте на клиросе.». Сошли все. Теперь кончается служба и все естественно пошли на могилу отца Никиты. Но, я- человек, знаю, что батюшка  для меня мое. И я вижу: толпа там на могиле у батюшки, та, та, та, та. Я здесь села в сторонке и что же я вижу. Вдруг на кладбище быстрым, быстрым шагом влетает отец Зосима и проходит к могиле. А я в стороне. И я слышу:» Ольга, Ольга, Ольга.». Я  слышу: Ольга, я вроде что-то там должна. Я иду. Он говорит::» Слава Богу! Я уже боялся, что ты уехала. Знаешь что, у меня к тебе дело. Очень важное. Значит завтра утром ты поедешь рано в Бронницы. У нас нет свечей. Возьмешь 2 пачки свечей, вот таких то, там-то, там-то.». Тогда были неофициальные заводы, подземные буквально. И там надо знать где, чего и что и купить эти свечи. -:» И привезешь их с часовым поездом сюда в Волоколамск. Ну, ты ко мне не зайдешь. Ты зайдешь к мать Елене, отдашь свечи и тут же к поезду пойдешь на станцию.». -:» Все, благословите.». Я поехала на станцию. Пока я приехала. Ну знаете, дом, я же не могу лечь. Это надо представить нашу жизнь. Там ребенок и все. У меня нету места, у меня нету клочка. И на утро я рано, рано, рано поехала в Бронницы. Купила я эти свечи. Прямым ходом на часовой поезд, еду в Волоколамск, 4 часа же. Иду, не помню как я уж доехала, доехала. К мать Елене захожу. Мать Елена …(14.40). -:» Мать Елена, возьмите свечи.». -:» Пошли к батюшке.». Я говорю:» Мать Елена, он меня предупредил, чтобы я к нему ни в коем случае не ходила.». -:» Да, все так правильно он сказал. Ну дело в том, что все изменилось. Он сказал, что:» Если Ольга приедет, я с ней вместе уеду.».». Ну раз так сказал, значит так. Идем к отцу Зосиме. -:» Ты приехала. Ну очень хорошо. Мать Елена свечи взяла, значит теперь на неделю хватит. Отец Федор будет служить. Ты понимаешь, раз ты приехала, я еду с тобой.». Он собирает вещи, сумку мне наперевес, через плечо. -:» Тут, знаешь, мы пойдем не той дорогой. Пойдем какими-то закаулками, чтобы нас никто не видел.». Мы выходим, куда-то, Бог знает куда и какими тропами мы идем. Вы знаете, я шла, меня вот в плном смысле слова так вот качало, потому что, надо представить себе эту дорожку. Отец Засима посмотрел и говорит:» Что-то я смотрю тебя заносит.». Что же делать, дошли. Идем мы посередине дороги и там идет какая-то. -:» Боже, мы с тобой зря пошли здесь. Нас все равно увидали. Завтра весь город будет знать, что батюшка сбежал.». Едем мы. Батюшка меня спрашивает:» А куда мы едем?». Я говорю:» Батюшка, куда мы едем, куда вы скажете, туда и поедем.». -:» Ты понимаешь, что мне некуда ехать.». -:» Значит, раз некуда, тогда вы едете ко мне.». А у нас жизнь так: комната мамина с папиной 7 метров, вот так коридор и вот так темная комната. А здесь комната 12 метров. Там, значит, Нина, Наташа и я. А эта темная комната наша столовая. А здесь вот тетушка живет, которая полу. И тут вход. И у нас тут вход. Это вход закрыт. Я постучала папе в окно. Папа открыл. Мы явились в 12 часов ночи. Я быстро, папа уже конечно в постели, значит дверь открыли:» Батюшка, очень хорошо, пожалуйста, все.». Куда ему деваться то. -:» Батюшка, вот тут у нас постель. Вот я вас уложу в темной комнате.». Уложила я его спать. Выйти то у нас в туалет нельзя. Там же, дядюшка тут спит в комнате проходной, тут тетушка, тут вообще тихий ужас. И что у нас ночует священник, это же вообще невозможно. Ну ладно, все тихо уложила. А на утро Наталья выходит, ну что, 3 года ребенку:» А, дядя а- а», на горшок. Вы понимаете, ребенок, не заставишь молчать. Мама моя, дорогая …(18.01). ребенок ничего не понимает. Наталья ведь ребенок. Ну ладно. Потом надо готовить чего-то, значит, обед, как-то накормить. У него же, ему предписали куриный бульон, размолотую курицу и железные опилки. В полном смысле слова опилки. В общем, обед я приготовила. Наконец он говорит:» Знаешь что, поезжай к Серафиме Степановне. Узнай какая там атмосфера, где, чего, куда и что. Потом надо узнать как, что.». Я туда, в Сокольники к Серафиме Степановне. Боже мой. И он вечером ушел.

В: Почему он уехал то?

О: Весь город шумел, потому что, на фабрике то эти пришли петь, выгнали наших? Как, москвичи приехали, захватили храм и все. И конечно аресты эти, ведь 37-й год, 38-й, представляете. Тут что делается, жуть. И он говорит:» Ты меня уводишь от ареста.».

В: И он жил так нелегально буквально в Москве все остальное время?

О: Да. После этого фактически он больше. Нет, конечно он возвратился потом, потому что, служить то все равно надо. Но, с отцом Федором у них не получалось. Вот он не подумал о свечках, вот он это не так сделал, вот это вот, понимаете. Ну не получалось у них. Вот батюшка, отец Никита, он сказал и он в подчинении. И недостатки отца Зосимы он знал. И поэтому он знал: надо вот сказать, чтобы вот так-то делал. А вот отцу Федору он та  не может сказать. В общем, не получалось у них как-то контакта. В чем была беда. Ну что тут скажешь.

В: А что вот за второй храм был у отца Федора, село Язвище?

О: А это уже потом. Потому, что закрыли Ивановское, близь отца Засимы закрыли то тут. И это было ужасно. Закрыли. И тогда облагали таким налогом, что заплатить и храм закрывали. Храм закрыли тут же, по-моему, очень быстро. А в Язвища он попал потому, что была такая святая женщина Марья Васильевна. И она знала, что отец Федор остался с налогом. Она заплатила. Продала свою единственную корову и она выкупила отца Федора, чтобы он служил в Язвищах. И вот он служил в Язвищах, пока его не обложили таким же налогом. А налог если ты сегодня не заплатил, то завтра вдвое и так вот эта прогрессия. Это же было страшно. У отца Федора суд был. То есть, это вообще ужасно, ужасно. И конечно храм тоже закрыли. Ну вот 8 ноября 40-го года к нему, вместе со мной, отец Федор сделал ошибку ион очень это переживал, что фактически он меня подвел. Он мне назначил приехать туда в Язвище, а туда приехала знаменитая Любочка, которая писала на всех доносы, которая всех сажала. И это было ужасно. Это было ужасно на столько, что я понимала, что отец Федор до последних дней за меня переживал. Дело было так. Приехать он мне сказал. Я являюсь на вокзал. А тогда, вот так по всей площади стояли очереди. Вот за пол часа там или выпускали к поезду. И вот такая очередь стояла. Я заняла очередь на вечерний поезд, который уходил там в 9 часов. А приходил он туда, в Язвищи ну пол первого. И я пошла по очереди. Смотрю: батюшки мои, стоит Лиза Грошева и Ольга Павловна, и еще кто-то третий. Я говорю:» А что вы тут делаете?». Я знаю, что я ехать должна одна. -:» А мы Любочку провожаем.». Вот вы знаете, я вот так вот посмотрела в глаза этой Любочке и я увидала такую бездну страшную. Нехорошие такие глаза. Я так, знаете, осела. /Мне говорить уже ничего не надо было. Я видела, что это ужас. И я так мимо, мимо от них и пошла в свою очередь. У меня была, понимаете, когда вы уже не головой, а сердцем рассуждаете. У меня была только мысль: не попасть с ней в один вагон. И я бежала, бежала, надо же занять место, сидеть то 3 часа на чем-то. И вот так 3 место на окраине я заняла. И едем. И я чувствую на себе взгляд. Я поднимаю глаза и вот так, на той стороне, на меня глядя, сидит эта Любочка и меня изучает. Хо- хо, я так, знаете, это думаю: так дальше не пойдет. В Иерусалиме поезд довольно долго стоит и я пошла в последний вагон, потому что, в Язвище выйти из оследнего вагона и тогда сразу через пути и в лес. Я выскакиваю и отец Федор. Меня не встречали. Я говорю:» А вы зачем здесь?». -:» Я тут еще одного человека должен встретить.». Я говорю:» Что! Эту Любочку!». Так:» Да. А что?». Я говорю:» Вы что, с ума сошли! Где вы таких только берете духовных чад. Что вы делаете! Что вы делаете!». Я готова была кричать. -:» Ты что, сошла с ума?»». Я говорю:» Я не знаю кто сошел с ума. Вы понимаете что вы делаете?.». Он, знаете, растерялся и видит, что я сумасшедшая, и в тоже время он не может не считаться. Он говорит:» Я пойду только туда.». Я стою здесь, он пошел за ней. Идет. Идем мы по дороге. Я начала говорить, он говорит:»! Тише.». Приходим мы в дом. Он уже в таком состоянии. Он начинает читать молитвы, он уже путается. -:» Что за молитвослов у тебя!». То есть, я чувствую, человек уже в таком состоянии. -:» Так, Любовь иди исповедоваться.». Нам постелили там на полу в кухне. А я смотрела как она молилась. Она поклоны, потом кланяется, ну как балерина. Я вижу: там молитвы никакой. Я же, это ужас. И это вот такое напряжение, это страшное дело. И когда она возвращается, значит:» Ольга, иди туда.». Я вхожу, отец Федор мне:» Бедная Ольга!». Я говорю:» Батюшка, это ужасно.». -:» Да, а что делать. Ну что делать.!. Вот она вот приехала. И он решил, что самый лучший человек для этого- это моя компания. Он мне говорит:» Так, завтра после литургии я сюда не вернусь. А ты вернешься и поедешь с ней вместе. И держись соответственно.». И все, с этого все началось. И это было начало. Он отделаться от нее никак не мог. Ее устроила, в общем-то она к этому шла и она была из Аносино послушницей. Ну и вот она через Елизавету она сюда проникла.

В: Елизавету какую?

О: Елизавета была такая ее приятельница, она была в храме у Рижского вокзала. И отец Федор ее исповедовал. А это ее приятельница и она в общем через нее так это втерлась. Отец Федор никак не хотел ее конечно внутрь принимать, ну что вот сделать, когда она приехала.

В: Она же вроде, она не появлялась в Петровском?

О: После ссылки она не явилась. Хотя она в своих воспоминаниях описывает как она была близка с владыкой Варфоламеем. Она не заходила туда. Она вернулась из ссылки, из Тотьмы. Но, там в Тотьме ее и завербовали. Мне Кира рассказала как это все было. Она очень, выступала: пела и так далее, и там все. И потом, по-моему, она там в кого-то влюбилась. И вот ее все, завербовали. Она сразу получила комнату на улице Горького и стала она  Любочка, Любочка, Любочка. Ну вот теперь я вам это рассказывалаю всю эту историю, как она оставила воспоминания о себе: схимонахиня Леонтия. Так что, вот. Такой вот экземпляр.

В:Кстати, о подобных же Алексий в Петровском, он не исповедовал?

О: Знаете, кого-то он наверное исповедовал, безусловно. Кто к нему шел, я не знаю. Но, он назначал:» Ты ко мне вот к 5 часам подойдешь.». Вот Мария Мерцалова, зная, что он назначает кому-то прийти, что после этого человека арестовывали, пришла к нему прямо с чемоданом.

В: А рукоположил его владыка?

О: Да. Понимаете, он был духовным сыном отца Инокентия. И отец Инокентий его вспоминал, он говорил, что: он хороший. И до ареста он был нормальным человеком. Но, его арестовали, подержали в тюрьме, он на все согласился. Он ведь в монашество пришел не по наклонности, а по обету. Ну это самое такое легкое. Ну и дело в том, что путь его конечно страшен. Ну вот он Ирину, Ирина у нас такая была, митрофановская, вот она отца Германа, такая вся, такая вот. Я на фотографии, кстати, покажу, вы сразу увидите. И ее мама была Вера Ивановна. Ну Вера Ивановна была такая немножко. И Ирину арестовывают. Она отправляется в ссылку. И Вера Ивановна остается. У нее так слезы капали, как жемчуга и эти ее глаза, полные слез, и это ее переживание было ужасно. Меня бесконечно к ней посылали, ни дай Бог Вера Ивановна полезет давиться. Потому, что она просто переживала бесконечно. Ирина возвращается из ссылки через месяц. На 3 года послали и возвращается. Возвращается Ирина. Подходит Алексей к Вере Ивановне и говорит:» Скажите Ирине, завтра прийти ко мне туда-то, к такому-то времени.». Ирина приходит. Он говорит:» Ирин, я не мог видеть глаз твоей матери. У меня тоже есть мать. И поэтому ты здесь.». Но, вы заете, он даже меня не оставлял в покое. Ну он не знал подхода ко мне.. Ну он как подойдет, девчонка есть девчонка. Так что, я стою, подходит ко мне, берет меня за локоть. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Алексеем. …(32.03), что такое, понимаете. Потом я иду, он мне:» А знаешь что о тебе говорят?». -:» Что, что случилось». -:» А знаешь кто ты? Говорят, ты великая подвижница.». Я, знаете, я брызнула от хохота. Повернулась и пошла. Вот представляете, человек не знал как, с какой стороны ко мне подойти. Что вот, казалось, я ему, девчонка, нужна. Но, вот как он обходился. Это ужасно было. И вот отец Домаскин мне сказал, что: вот дело владыки вот такое и отца Алексея вот такое. Так владыка говорит:» То, что допрос, это совсем не то. Есть же у владыки другое дело. Которое видеть не все видят. Вот владыка по какому-то делу говорит так, а Алексей говорит все вот так-то, потому что, их все время дела вот так вот. О,н говорит, каждый шаг владыки, каждый все, он все, все, все фиксировал и все докладывал. Это ужасно. ,Какой говорит, историк сможет разобрать это дело, потому что, что бы тот не делал, этот все говорил наоборот и все вот так вот. Поэтому, разобраться в этом страшно трудно. А это, между прочим, очень существенно то, что сказал отец Домаскин.

В: Значит, в Язвище, она вспоминает, что ему предлагали, отцу Федору сотрудничать. А потом он перебрался в Завидово.

О: Ничего не так. В Язвище  он жил у Кати, А кто ему предлагал сотрудничать, не знаю. Но,, дело в том, а в Завидово просто пришлось ему уехать прописаться. И он прописался в Завидове. Последнее время он был прописан в Завидове. Но, это не значит, что он там жил. Он там не жил вообще.

В: То есть, он в Язвище жил до конца? До 41-го?

О: Он жил в Язвище. А потом, знаете, он жил то на даче, то он жил у Лизы, то он жил у Тани, то он. То есть, понимаете, уже пошла такая жизнь невозможная. А насчет Завидово я даже не знаю: жил ли он там или нет. Вот на столько могу я сказать.

В: Да, жил он там мало.

О: Но, когда началась война, Любочка поехала в Завидово и она там была, и там она проверяла там ли он и что, как, и сколько он там бывает. Она там это все проверяла. Они никак не могли его найти. Потому, что началась война, надо его арестовать, а где он. А меня 27 июня вызвали на допрос, чтобы от меня что-то узнать. Но, вышло так, что дурака мне послали следователя и вышло так, что я его обставила. А обставила я его тем. Он меня спрашивает:» Расскажите мне про Богоявленского.». А я говорю:»» А я не знаю кто такой Богоявленский. Что ввы меня спрашиваете о фамилии. Понимаете, я вас предупредила: я знаю всех: Таня, Маня, Катя, Шура. Я не знаю ничьих фамилий. И скажите, пожалуйста, кто это Богоявленский и как его звать?». -:» Как звать. Ну какой-нибудь   Феогност, Ферафон.». Я говорю:» Честное слово, никогда не слыхала.». -:» Да что вы. Ну вспомните, ну Феофан.». -:» Не знаю я. Вы знаете, не знаю. Ну что-нибудь, ну где он, откуда? Ну что-нибудь скажите.». Вы знаете, он бегал по комнате. Я ему задаю вопрос, а он бегает по комнате. И он ничего, еще чего-то, понимаете. Я говорю:» Вы мне задаете вопрос, как я могу вам сказать, я не знаю кто эта личность.». -:» Вот вы тут это все.». В конце концов вышло, что я его, больше вопросов ему задала, чем он мне. И он сказал:» Ну уходите.». И я ушла. Это было 27 июнчя, через 5 дней после начала войны. Вы знаете что это тогда значило. Это представить себе трудно, потому что, это значило, что меня должны вот, вот арестовать и вон из Москвы: хоть условно, хоть как. И 1 числа меня вызвали на работе. Это вообще было ужасно, когда мне вдруг звонят и говорят:» Начальство вас вызывает.». И Владимира Николаевича, который сидел напротив. Тоня мне такая была:» Ольг, говори что вы с Владимиром Николаевичем наговорили? Почему вас вдвоем, дворян вызывают? Ты понимать должна что это значит.». Я говорю:» Я нигде ничего не наговорила.». Меня вызывает начальство. И я пошла туда с Владимиром Николаевичем. Сидим мы, кабинет начальства. Смотрим: кого-то тоже вызывают. И оттуда люди выходят и плачат. Наконец доходит моя очередь. Я вхожу в кабинет, как вы понимаете. -:» Вот, знаете, мы вас посылаем в командировку на организацию Восточного филиала в Свердловск. Как вы на это смотрите?». Я говорю:» Если надо, то надо. А в чем дело, что и как?». -:» Ну вот, вы понимаете, надо ехать, надо то-то.». Я, это самое, стою вот так к окну и я вот чувствую, что вот на меня так рука Господня спускается. Вот вы представляете, сейчас уехать, через 3- 4 дня надо уехать из Москвы вообще. -:» Понимаешь, Кавелина, тебе это не просто на несколько дней. Туда надо ехать, знаешь, с зимними вещами, со всем. Надо приехать по-настоящему. Потому, что на сколько ты едешь сказать трудно.». А заместитель сидит:» Слушай, а кто у тебя дома то есть? Мать то у тебя есть?». Я говорю:» Есть.». -:» А что же ты молчишь, что эе ты мать то не берешь?». Я говорю:» А как она может уехать. Она ухаживает за ребенком сестры.». -:» Ну так чего. Ты понимаешь, что сейчас детей в Москве не оставят. Всех детей надо забирать из Москвы. Ее же все равно куда-нибудь ушлют. Знаешь, давай мы ее запишем твоей дочерью и мать. И вот вы втроем поедете.». Я говорю:» Я согласна.». И тут я уже чувствую, что Господь со мною. И меня Господь отводит от того, чего я могла бы не понести. И я уезжаю из Москвы, со всеми вещами, с Натальей, с мамой, со всеми в теплушке в Свердловск, где получила комнату на всю войну, как говориться. Понимаете, когда я вышла оттуда, через наверное, не знаю, полтора года, ко мне подошла Елизавета Николаевна:» Ольга Александровна, вы знаете, я до сих пор помню ваше лицо и никак не могу себе решить. МСкажите, пожалуйста, что произошло с вами в кабинете у Ольшевского? Понимаете, все выходили: кто ревел, кто как, все расстроенные были. Но, когда вы вышли, знаете, вы были белее снега. Но, у вас было такое лицо, что я не могу вас забыть.». Я говорю:» Вы знаете, когда вас ошарашут, то бывает всякое, выглядишь. Я согласилась ехать.». А про себя думаю: я не могу тебе объяснить, что я испытала что Господь со мною, что Господь по молитвам меня отводит от чего-то страшного, чего бы я не понесла бы, может быть. И таким образом я попала в Свердловск, где получила прекрасную комнату, прекрасную возможность. Прожила я там 8 месяцев. Через 8 месяцев я вернулась в Москву. И туда, вызвав свою старшую сестру Надежду Александровну, а сама я вернулась сюда. Вот такие дела.

В: А как вы, приехав в Свердловск еще Минею открыли?

О: На полу. Не было в комнате ничего, ни одного предмета. Я, это самое, рюкзак был со мной за плечами. И там было Евангелие тольстое, 2 текста; Авва Дорофей; Иоанн Лествичник. Это все со мной было. Ну и я с ним не расставалась. Я вошла в комнату. То есть, мама уже была в комнате, клбючи ей дали. Наташа тоже, потому что, их отправили сразу, а я ждала пока вещи там принесут. И я села на пол. А отец Федор мне сказал:» Чтобы обязательно она эту книгу взяла с собой.». Лена то знала где он. И она сказала:» Батюшка велел тебе эту книгу обязательно взять.». И вот открыла я эту книгу, она как раз апостола Петра и Павла. А мы приехали туда накануне. И я читаю. И обращение мне:» Смирение есть без труда спасение.». И так далее, на 2 страницы рукою отца Федора целое наставление на всю мою жизнь.

В: Прям в книжке?

О: Прям в книжку вставлено. Надо вам показать.

В: Или вот этот тетрадный лист? Тетрадный лист?

О: Да.

В: Когда же она писала это воспоминание? Ольга Павловна?О

: Она писала потом.

В: Да, я вижу, что это уже шариковой ручкой. То есть, это наверное в годы 60-е- 70-е?

О: Да. Ну вот она уж решила все написать. Там число нигде не стоит?

В: Тетрадь 74-го года. То есть, после 74-го года она писала.

О: Да. Ну она правильно сделала, что написала.. Время шло, а Любочка ничего не заработала. Отца Федора там уже, там он тоже ничего не сказал. Потому, что он сказал:» Я ни одного слова про тебя не скажу.». И я понимала, что начни он что-то говорить и пойдет уже дальше. У его безвыходное было положение. Никого же так, как. Отец Федор ко мне явился в Свердловске. Это невозможно. Я просыпаюсь, открывается дверь, входит отец Федор в белом во всем. А у меня всякие мысли: вот такой, такой у меня батюшка, отец Никита, а отец Федор конечно ему в подметки не годится. И в это время входит отец, и я просыпаюсь, мама лежит напротив. Я подхожу и я понимаю, что это невероятное. Я подхожу, к нему в ноги. Он меня таким крестом. И я говорю:» И все таки, знаете, отец Никита- это все таки мой отец.». -:2» Что ты говоришь. Подумай о том, что ты говоришь сейчас!». И вдруг мне бездна открывается его страданий, что он там молчит и все на свете, что я не знаю еще. И вот, вы знаете, он меня так благословил. И я так рыдала. Мама кричит:» Оля, Оля, что с тобой?». Вот так вот батюшка, он меня не оставлял. И Серафима Степановна так очень виновата была. Она все говорила:» Что вы все: отец Федор, отец Федор. Татьяна волосы отпустила, а владыка ее остриг в свое время. Ты тут это. А он просто стажер, стажер.». И вы знаете, это так тяжело было. Ужасно вообще, понимаете. Наступает 43-й год. И в январе 43-го года, отец Федор в 43-м году умер, 19-го, Ольга мне звонит и говорит:» Оля, там мое одеяло. К тебе сейчас зайдет мой брат( а у нас нельзя войти) и ты, пожалуйста, передай ему мое одеяло.». Я привезла. Он мне звонит с бюро пропусков и я из своей двери выхожу.