Беседа 4.

 

О: Дело все в том, что действительно , может быть, он старался в эти годы дать как можно больше духовной пищи своим духовным чадам. И он воспитывал их сурово, сурово. Ну вот Таня сказала, что у нее вот такие были косочки. И в один прекрасный день он ей сказал:» Косы обрезать под мальчика.». И она ходила. А Елена Рожина, сказали, что она вообще монахиня была, он сказал:» Обрить наголо.». Наголо совершенно. Она ходила в белой вот такой шапочке, она сама ее связала. Она, белая блузка английская и все, такая ходила. Ну ведь это работать надо, на работе сидеть надо. Все же раньше работали. Все же сидели в советских учреждениях. Попробуй, сразу:» Куда ты дела волосы, куда ты это все?», потому что, на глазах. Ведь каждое выражение лица, кто-то за тобой наблюдает. Это представить себе довольно сложно. Я помню: нас человек 30 сидело в комнате, в типографии, жуть. Я что-то такое, главным делом я была в этой блузки синей, она трикотажная каждый день. Но, в этот день я что-то, на что-то рассмеялась. И вдруг через всю комнату Петр Романович кричит:» Ольга, что это ты сегодня не похожа на монашку!». Вот вам, представляете, какое шло наблюдение за каждым человеком. Сколько тут было среди нас осведомителей, сейчас трудно сказать. Но, если вот через комнату человек, я не помню на что я засмеялась:» Ты не похожа на монашку.». А владыка вот так и гнул людей. Но, меня лично это невозможно. Сколько я слез пролила, это невозможно. Ну вы попробуйте так. Вот вас никуда не пихают, вы сами пойдете. А ведь меня пихали. Как? Отца Германа взяли в январе  33-го года. Я только, можно сказать, нашла тихое пристанище. Все выяснили: как я живу, как что и все. Потом было очень тяжело, очень тяжело. И вот:» Владыка, куда благословите пойти?». -:» Иди к отцу Митрофану.». -:» Отец Митрофан великий старец, а что я.». -:» Ничего, иди к отцу Митрофану.». Отца Митрофана через какое-то время вон из Москвы: не имеешь права тут жить. После ссылки люди не имеют права проживать в Москве. За 100 километров, так что иди. -:» Владыка, теперь куда благословите?». -:» Да, да, ну сегодня ты пойдешь вот к нему.». Через какое-то время подходишь. Владыка:» А, да, сегодня. Знаешь, ты сегодня пойдешь, тебя …(3.54).». Я не знаю, ведь я для каждого человека закрытая книга. Я прихожу: делом, словом, помышлением, вот буквально что я могу рассказать: то-то, то-то, то-то, то-то. Но, не я, ни моя душа, ни мои. А если человек в первый раз меня видит, что я для него, никто. И так вот идет. И вот я помню, как возвращаются отцы из ссылки. И они приходят на службу: отец Никита и отец. Не помню по какому случаю это была служба, но отец Никита, владыка служит, отец Никита пошел через Царские врата. Такой торжественный. И вот я в Невском приделе я стою. А владыка меня, значит,  к Серафиме Степановне, духовной дочери отца Никиты, сказал:» Вот вам, пожалуйста, наблюдайте.». И я, зная Серафиму Степановну, ее облик, я считаю, что …(5.07)  и соответствует отцу Никите. «Нет, это не отец Никита»,- это моя мысль. Служба кончается. Выходит отец Зосима. Надо представить, он когда ходил, чтение было …(5.26). И выходит батюшка. Такой весь: круглая голова, круглый весь, круглый все. Я посмотрела:» Вот это отец Никита.». И я подхожу к батюшке. И вот вы понимаете, как я человека: это вот отец Никита. Теперь я в следующий раз у Серафимы Степановны вижу отца Никиту. Она мне и говорит:» Где ты сейчас будешь, ты забудешь. Кого ты увидишь, ты забудешь.». Я захожу, в кресле сидит батюшка. -:» Батюшка, вот твоя Ольга.». Я подхожу, беру благословение. Так на батюшкины глаза посмотрела и вдруг я поняла, что: вся моя замученная, измученная душа вот сейчас бы вот вылилась сразу. Я взяла благословение, повернулась и пошла, потому что, я должна забыть, все. А в моей голове вертится одна мысль: вот куда бы мне прийти. А я же не могу. Проходит какое-то время, владыка говорит:» Иди, исповедуйся к отцу Зосиме.». Слава Тебе, Господи, я тут хоть выговорилась немножко. Проходит еще какое-то время:» Нет, нет, пойдешь еще куда-то.». Вот так ломал владыка. Вы не представляете. И наконец, в декабре 34-го года, это надо представить, ведь каждый день тогда жизни был очень тяжелый:» Завтра ты пойдешь исповедоваться батюшке. Он сказал, что ты пришла к Матреше.». -:» Как!». А владыка:» Ничего не знаю. Батюшка сказал тебе передать.». Я пожимаю плечами, все как-то странно. Тут я никак, никак не могла попасть, а тут меня отправил: иди. А до этого вышло так, что мне надо было ехать к Вере Ивановне и надо было что-то там высказать, и что-то передать. И я подошла, вызвала батюшку из Алтаря, ему передала. И вдруг я разревелась:» Батюшка, я больше не могу. Меня владыка посылает как мячик туда- сюда. А я никуда не хочу.». -:» Знаешь, не может быть в жизни, что если человек стремиться иметь настоящего духовного отца, то Господь молитвы не услышит. Значит будет у тебя духовный отец, который соответствует твоей. А сейчас иди спокойно.». Вот у нас с ним был разговор такой нужный. И тут я пришла к батюшке. Я говорю, у батюшке было одно свойство. У него была видно такая чистота душевная, что рядом с ним человек, имеющий на душе какую-то занозу, не мог находиться. И получалось так, через какое-то время, на следующий раз я пришла и я начала, по-моему исповедоваться с 3-леетнего возраста. Он меня спросил:» Подожди, ты что в первый раз исповедуешься?». Вот такое было свойство его …(9.26), понимаете. Это очень интересно. А прошло немного времени, владыку арестовали. И владыка жил, когда уже не в Всехсвятском, а в Черкизове и в Черкизове надо было ночевать. И надо было кому-то там все время дежурить. И мне выпала счастливая конечно, я считаю, миссия- разбирать то, что было свалено, книжки, которые не вывезли. И сколь возможно, святых отцов я вывозила на собственной спине. Ходила с рюкзаком. Я вывезла все 12 …(10.12), я вывезла все, все на себе. А потом я стала вывозить святых отцов. Ну там были такие вещи. И вот сейчас я, понимаете, у меня была какая-то ограниченность: послушание есть послушание. И вот сказали: бери святых отцов, а на другое не смотри. А там была книжка переплетенная, а синем переплете, чудным почерком написана. Там кажется отец Никодим на Руси, он написал не то, что дневник, а в общем все события Лавры с какого-то года по какой-то, до ее закрытия. Все было изложено. Это было что-то такое необыкновенное, интересное. И я вот так вот посмотрела и ушла. А потом я пришла и увидала, как эту книжку бросают в печку. Сожгли, потому что боялись, что вот, вот, вот опять приедут и будут второй раз отбирать все. И все, все: все рукописные, все эти вещи, все были сожжены. Я вывезла сколько могла. Половина книг, которые забрала …(11.29) забрали. И он у меня лучшие книжки отобрал Я их поделила на 2 части и сказала:» Вот это не трогать, а вот это пускай берет.». Он:» Ах, это не трогать», он это и забрал. Так вот, так бывало. А потом, во время такого дежурства, однажды отец, я когда должна была, когда постучат в окно, бежать, там же снег был, выбежала на улицу, открыла калитку, ворота, впустила отца Никиту. А тогда у меня было платье, я их покрасила, моих сестер дырявые платья и Ольга Федоровна сшила мне шерстяное платье. Тогда бедность была невероятная. И вот она мне кусками такими сделала длинное платье, все. И я выбежала на снег, открыла и бегу скорей, скорей в этом. -:» Что это ты сегодня какая авантажная.». И вот покрасила сестер платья и из 2 сделала мне одно. Вот как все замечали отцы. Теперь мы что-то разговариваем, потом батюшка так посмотрел:» А знаешь что, я сидел вот на этом диване, а владыка там. И вдруг владыка так быстро, быстро открыл дверь и ко мне подходит:» Отец Никита, ты Ольгу к себе то возьми. Она девочка хорошая.».». Меня владыка очень любил. Он иногда, как-то у него было такое отношение, потому что, я пришла действительно, мне было 15 лет. В день 16-летия владыка произнес мне посреди церкви целую проповедь. Так что, возрастание мое из детства происходило у него на глазах. И вот он меня там позовет куда-нибудь, меня же легко послать туда, сюда. И он так посмотрит:» А я вот не знаю, почему я люблю эту девочку. Почему я люблю эту девочку.». Ну послушная, я уж никогда не говорила: я не хочу. Этого у меня не было. Но, просто напросто, ну знаешь, как сказал владыка. Я всегда стояла так, чтобы мне людей не видеть. А вот так вот икона и тут подсвечник, и я рядышком. И я людей не вижу. И мне никто не мешает обычно. А тут была кафедра владыкина, потому что, я. И вот он чувствует, я что-то не ухожу и рассуждаю: вот владыка меня так-то называл, так-то называл, так-то называл, а вот так-то меня не называл. Вот что-то такое, как интересно. Так подумала я, собираюсь уходить, поворачиваюсь и смотрю: по храму быстро, быстро идет владыка. И думаю: о, значит я задержалась, я благословение возьму и пойду. А у меня видимо до работы было время такое. Я быстро иду к двери. -:» Я тебе покажу подвижницу!». Как меня пальцем по лбу. Я только подумала: давно он меня подвижницей не называл. Вот тебе, только подумала: подвижницей он меня давно не называл. И тут идет: подвижница и так меня больно, больно, больно. Вот так вот. А другой раз, это была осень, грязь, в Соломенной сторожке, отца Василия уже не было в живых, матушку взяли, 5 человек детей осталось. Младшенькому, Васеньке было год и 8 месяцев. И владыка всегда туда посылал. Кто-нибудь что-нибудь принесет, туда отпустили, там надо погладить, там что-то надо помочь. Потому, что 83 года бабушке и 5 человек детей Это надо представить себе жизнь. Я подхожу. Свет не горел. Вот все подходят к Матери Божий, берут благословение у владыки и идут помочь. Я к владыке также подхожу. А до этого, наверное еще летом я написала владыке записку: вот такие-то, такие-то у меня вопросы и то-то, то-то, то-то, то-то. Проходит месяц, я владыки напомнила:» Вот вы мне ответьте.». -:» Я тебе отвечу ни тогда, когда хочешь.». Так, все. Проходит уже 2 месяца, 3 месяца. И вот тут осенью я подхожу, владыка меня благословил и говорит%:» Ты мне завтра будешь нужна.». Я соображаю: нужно будет поехать туда, в Соломенную сторожку. Тьма египетская. Я беру благословение. -:» Нет, нет, нет. Ты мне будешь завтра сама нужна.». Я как сумасшедшая кончила работу и бегом с работы. Думаю: в 5 часов служба, надо до службы прийти заранее, пока еще никто не пришел. Я пол пятого кончила. И я значит. Выходит владыка:» Нет, нет, нет. Я сейчас занят .». Принимает одного, другого, третьего, пятого, десятого. Служба кончается, уже еще час. Уже не знаю сколько я уже, не знаю на каком состоянии. Наконец, Бог знает в какое время, наверное часа 4- 5 прошло, владыка говорит:» Да. Да, да. Ну ничего, мы подумаем еще что тебе делать то-то, то-то . Можешь идти домой.». Вы говорите, вот владыка держал. Но, или ты послушная, или ты своевольная, это уж тебе будет испытание. Ни как ты хочешь. Если ты все здесь ценишь, то и крошки со стола падающие ты подымишь. Вот так. Ну я думаю, что я не прогадала в жизни. Потому, что те крошки, которые я собирала, я наверное вот ими и жила. Зато владыкины службы были таковы, что я вот как-то сейчас, вот я всегда вспоминаю как владыка читал на Рождество …(19.05) и вот стоя посреди храма как он двинулся. Боже мой:» И все … предлагая …, вас всех призвал на поклонение. Имя же Тя величаем. Жив … . Славаааа Тебе!». Вот так. О, эти службы, эти …(19.41), знаете, тут ночи будешь работать, чтобы попасть на такую службу. Так что вот.

В: Расскажите, что он вам сказал на 16-летие?

О: А, на 16-летие. Конечно я все, это самое, понимаете, это довольно трудно сказать, потому что, много. Это был 32-й год. В этот год арестовали мою сестрицу. 20 лет ей было. Зашли в храм святителя Митрофания и она отправилась в ссылку. Дома у нас была очень тяжелая обстановка, потому что, нас родственнички. И в общем, повсюду было тяжело. И вот Татьяна уехала наверное в мае. А у меня день рождения под Петров день. И я подошла к владыке и говорю:» Владыка, сегодня мне исполнилось 16 лет. Помолитесь, чтобы наступающий год у меня был полегче прошедшего.». -:» Да, 16 лет, да, очень хорошо. Знаешь что я тебе скажу. Вот в Америке была выставка «Достижения Америки». Там было свезено все, что хочешь наверное, на эту выставку, со всех штатов. И вот, как достопримичательность в клетке посадили негра, что Америка тут белая, а тут черная. Знаете, все достопримечательности. И вот сидит этот негр в клетке. И сидит, и радуется. К нему подходит служитель и говорит:» Ты что, дурак, ты же в клетке сидишь. Чего ты радуешься?». -:» А я радуюсь потому, что я с Христом.». А тебе я скажу вот что, вот апостол Павел. Да, вот знаешь, поется ирмос:» отроки благочестивые в пищи любовью благочестия блещать, пачи злата блесещат.». Так вот, в жизни надо достичь такого благочестия, чтобы действительно блестеть, как золото. А для этого должна жизнь проходить по апостолу Павлу, как он говорит:» Жены, да будет вашим украшением сокровенный сердцу человек, а не пустое плетение волос и украшений себя.».». Ну я конечно сокращенно все сказала, но смысл вот был вот такой. Владыка мне:» Вот пожалуйста сиди в клетке и радуйся.». Это же наша жизнь была тогда, действительно мы сидели в клетках. И только единственная у нас была радость, да и сейчас- это радость, что у нас, когда беда какая-то случается, у нас есть кому кричать: ой, мне плохо, ой, мне тяжело. Ведь вот, мы же очень счастливые. И это только осознаешь тогда, когда наверное вот до миох лет доживешь. Потому, что вот сейчас я так думаю: а ведь и правда, какие же кругом несчастные люди, им некуда кричать и неоткуда помощи ждать. Неоткуда. Они сами в себе, в своей скорлупе и все. И как вот: я не могу себе помочь и мне совсем плохо. А тут надо абсолютно от себя отойти и сказать:» Матерь Божия, ну да будет, если можно, как-нибудь, ну как-нибудь, ну пускай мне поможет.». И вот вы знаете, я просто в пример расскажу один случай. Меня должны были судить во время войны за расхищения государственного имущества страшных размеров, ужасно, как воровку, как все. А воровство мое заключалось в чем. Что пложив папу в больницу, а мы с папой вдвоем оставались, в комнате у меня днем было 5 градусов мороза. Я вечером согревала до 5 тепла, а к утру я покрывалась, у меня так пушистый воротник был и я просыпалась, у меня от дыхания были здесь льдышки. Деревянный дом и мы с папой вдвоем. И больше никто. 42-й год. Представить себе довольно сложно. Зима была очень тяжелая. Дров нет. Сколько принесешь на себе с работы вот таких сырых дровишек, которые мы на работе сами кололи, в сумочку друг другу передавали и потом волокли домой, чтобы хоть что-то с бумагой разжечь. Вот такая вот жизнь. И вот у папы начался страшный карбункул, вот от уха до уха. Это был все  тысячиголовый карбункул. И вот уйдешь на работу, а все это замерзает. Это ужас. И он один дома. Кошмар. Это вылечить невозможно. И вот мне звонят на работу и говорят:» Положили его в больницу, а принять его не можем. Карточки у вас в руках. Немедленно привезите карточки.». И я с работы бегу в эту больницу. В Москве тогда это светомаскировка. Ни один фонарь не горит, чернота абсолютная. В этих чернилах я иду туда, на 4-й Вятской. И я туда прихожу. Сидит мой папа и говорит:» Ты не беспокойся, здесь тепло. Знаешь, мне будет хорошо.». Отдаю я эти карточки, иду я домой. Остаюсь я вообще одна во всем доме. А уйти, все мне говорят:» Идите, ночуйте на работе.», но я не могу. У меня там вся почта, все ко мне. Я со всеми: родными, не родными, со всеми, ко мне вся связь шла и через меня все это. И я вот одна. Проходит месяц, мне звонят с работы и говорят:» Придите, получите карточки.». И я иду к папе на работу получать карточки. Мне давать не надо. И я начинаю пользоваться этими карточками. Я беру хлеб, правда там 400 граммов хлеба. Больше ничего фактически нет. Но, я меняю эту булку 200 грамм на пол литра молока. Пол восьмого утра, я бегу к папе в больницу и я несу ему молока. Еще чего-то там в общем. Как-то, как-то. Крупу я скапливаю и отправляю в Свердловск. В общем, мне как таковой ничего не. Со всех сторон нужно помогать, папу как-то восстанавливать. И папа у меня лежит 3 месяца. И карточки я получаю. Ну я чувствую, что мне тоже чего-то перепадает. Теперь проходит, мне говорят:» Александра Михайловича мы выписываем. Несите справку, что вы карточек не имели и тогда мы вот.». Как же мне быть. А за то, что ты пользовался карточками, то 5 лет. Что мне делать. Представить себе мое положение, это ужасно. Я так это лежу и думаю: что мне делать. Завтра я должна идти за папой в больницу и принести справку, что карточками я не пользовалась. Как же мне быть. И меня сразу отдают в милицию и все. Что мне делать. Вот ни на секунду не заснув, я только лежу и только одно повторяю:» Матерь Божия, мысль благую, что мне делать, ну что мне делать.». И вот вы знаете, я всегда потом знала, что решения приходят не сразу. Оно как-то приходит из вне, совершенно неожиданно. И вдруг мне так: чего ты гадаешь, пойди в домоуправление и возьми справку, что ты карточками не пользовалась. Вы знаете, встала, пошла в домоуправление тут же и говорю:» Дайте мне, пожалуйста, справку, что Александр Михайлович, я не получала на него карточек.». Мне дали справку. Я пошла и выписала папу. И ни в какую милицию я не попала. Вот также за все в жизни бывает. Вот, понимаете, мысль благая нам дается Сверху, помимо нас. И вот это, ведь мы очень счастливые, очень счастливые. Теперь я вам расскажу, что было со мной и владыкой дальше. Я как раз в тот год кончила редакционно- издательский техникум. А тогда существовали 7-летки и потом специальное образование. В университет надо было что-то еще кончать, потому что, 7-летки. И я попала в редакционный техникум. Кончила я этот редакционный техникум. Куда-то мне надо идти учиться. Ну ведь мне еще 18 лет, дурак дураком, уши холодные. А куда идти учиться. Я владыку спросила:» Владыка, вот так и так.». Вот он уклончиво ответил, что надо будет подумать и все. И на том владыки нет. И что мне делать. И я помню, я пришла к отцу Никите, говорю:» Ну вот что делать?». Он так тоже думал, думал, думал, говорит:» Конечно ты человек способный, надо дальше учиться. Но, знаешь что, вот чтобы на медицинский идти, мне ужасно тебя жалко. Ты в такую обстановку попадешь.». А батюшка больше всего чистоту душевную ценил. Говорит:» А ты попадешь в такую обстановку. Мне очень не хочется.». Я говорю:» Батюшка, у меня наклонности на историю. Ну у меня рядышком историк, так я против него профессор.». Потому, что тогда же хотели чуть ли не с 17-го года нашу историю начинать. Он говорит:» Да. Нет.». И вот так мы опять таки кончили. И я никуда не пошла. Что же, я сплю и я вот это явление, я его, несколько раз потом повторилось, когда ты спишь и ты просыпаешься. И ты просыпаешься, попадая в иную область. Вот как это вам разъяснить, я н знаю как. Но, я просыпаюсь и вижу. Вот так стояла моя постель, тут у меня двери, двери заклеенные. И я вижу: большая икона Скоропослушницы стоит, из храма Петровского. И я слышу быстрые, быстрые шаги. Я слышу. И смотрю, быстрым шагом в комнату входит владыка. Я вскакиваю и я знаю, прекрасно знаю, что владыки уже давно нет в живых.

В: Это какое время, когда уже?

О: Я думаю, что это даже не осень. Может и осень. Это наверное или осень 35-го или зима 36-го. А мама так наискосок от меня, она видит, что я рыдаю так, вся сотрясаюсь. Рыдаю, потому что, знаю, что владыка то умерший и я вижу, что он пришел. И он меня вот таким крестом благословляет. Я упала ему в ноги. И он мне говорит:» Я тебе не ответил на один вопрос: куда тебе поступать учиться. Никуда сейчас не ходи. Не надо, не надо. Знаешь что, если есть возможность, займись языками. Тебе всегда это в жизни пригодиться. Но, учиться никуда ходить не надо.». Я рыдаю. А мама все это видит и мама мне кричит:» Оля, Оля, что с тобой!». Я открываю глаза и вижу маму. И я не хочу открывать глаза, я вижу владыку. Владыка уходит. Мама кричит и владыка уходит. Также было и в Свердловске, когда отец Федор ко мне пришел из тюрьмы. Тоже самое. Я проснулась также, отец Федор открыл дверь, вошел в белом подряснике, рукой совершенно также он меня благословил. Я ему еще стала говорить какую-то чушь. Он говорит:» А почему ты сейчас говоришь.». Я так рыдала и мама тоже мне кричала:» Что ты рыдаешь!». Я не могу. Я закрываю глаза и я вижу отца Федора рядом со мной. Ну ведь это. Я так всегда думала, что отец Федор, он же ни звука даже. Даже где-то написали, что: Богоявленский ни сказал на допросах ни одного слова ни о ком. Так я представляю, как его за меня пытали, потому что, Любочка Левицкая, которая его посадила и все доносы написала, она то меня видела там, у отца Федора. И конечно его спрашивали. И он мне сказал еще, когда мы прощались в последний раз, он сказал:» Что бы ни было, я ни одного слова о тебе ни скажу. Знай.». И я представляю, как же над ним измывались и издевались, если владыка Николай Ломачинский, который сидел вместе с отцом Федором в сводной камере: отец Федор, отец Митрофан, они в одной камере сидели. Он когда его вот в 44-м, тогда вот на Собор привезли несколько архиереев и его в том числе. И он будучи в Елоховском соборе искал кого-нибудь из духовных, из близких отца Федора, чтобы сказать. И он сказал, наверное уже в 45-м году, он сказал, что:» Никого из нас так не мучили, как отца Федора. Однажды после допроса он пришел, у него кусками выдрали всю бороду, половину бороды.». Ну я представляла, что вот человек ничего не сказал. И вот он пришел:» О чем ты сейчас говоришь, когда вот такое у меня мучение.». Потому, что как действительно его спрашивали. Ну отец Федор, он не представлял себе всей подлости человеческой, он не представлял, что нельзя меня было сталкивать с этой Любочкой. Я то ее сразу увидала и я на него налетела. ЯЯ на него накричала. Говорю:» Что вы таких себе духовных заводите! Что вы!». Он говорит:» Ты что, с ума сошла?». Я говорю:» Я не знаю кто из нас сошел с ума, но что вы делаете, что вы делаете! Что вы не видите, что это за человек!». У нее такие были страшные глаза, страшные. Это была змея самая настоящая. А потом, в этот же вечер он понял, что такое она. Он же ее исповедовал. А потом я пошла на исповедь. Он на меня посмотрел и сказал:» Бедная Ольга, бедная!». Вот бедная Ольга и пошла по допросам из-за этого.

В: Первая встреча ваша с владыкой?

О: Она была очень простая. И дело было так. Когда у святителя Митрофания забрали Татьяну, забрали отца Михаила, забрали еще 4 человек, ну в общем я уже сюда ходить не могла. Дома было конечно очень тяжело. Татьяна сидела в тюрьме. А я уже смириться не могла вот так, что я пойду к приходскому священнику: делом, словом, помышлением я не могла. Ну вот я в 14 лет, в день своего 14-летия я решала свою дорогу. Это я даже не знаю, почему это с отцом Леонидом это я как-то разговорилась, говорю:» Батюшка, я в день 14-летия решала свою судьбу.». -:» Да! И я тоже.». Я как-то подумала: как интересно в жизни у нас бывает. Так вот, я тогда так вот решив, что мой путь идет через Церковь, я уже как-то не могла. А тут мне значит: а мы вот в Петровский ходим, а мы вот в Петровский, вот а мы туда. И я отправилась в Петровский. В Ирина Зотова, она вот у отца Германа, просила у владыки отца Германа и так далее, чтобы он благословил. Отец Герман был любимым учеником владыки, образованейший, интересный такой. Ну я пришла, конечно дело. Подошла к владыки:» Владыка, вот так и так.». -:» Откуда?». Я вот говорю:» Из храма святителя Митрофания.». А я человек была принципиальный и не могла сказать:» Нет, я  вот отца Владимира Медведюка. Вот он такой- сякой, хороший.». Нет. Я сказала:» Нет. У отца Владимира я действительно была  на  первой исповеди. Но, сейчас у нас был отец Михаил, я у него исповедовалась.». -:» Да. Ну хорошо. Ну тогда я тебя благословляю исповедоваться у отца Германа.». -:» Благословите.». Отец Герман интересно, я приходила, ну что, Господи, что я там понимаю, ничего не понимаю. Но я стала, все таки какие-то мысли у меня шли свои и я писала в каком-то маленьком блокноте, чего-то иногда записывала. И вот однажды я передаю все отцу Герману. Он еще во Владимирском соборе как раз еще, преподобного Сергия храм, который снесен совершенно на  Большой Дмитровке. И я это самое передаю, он читает, там помыслы, не помыслы, не знаю чего. -:» Интересно.», вырывает, прячет в карман. А все остальное порвал. А это спрятал. А я подумала: это для чего, почему-то спрятал в карман. Значит все таки пошел к владыке докладывать. Так думала. Думаю: что-то, с чего-то ты спрятал в карман. Это все подрал, а это. -:» А, это интересно, интересно.».

В: В каком году вы пришли в Петровский?

О: В мае 32-го года. Отца Германа арестовали, кажется 28 января 33-го года.

В: А что это был за отец Михаил?

О: Это был монах Михаил, это был конечно человек, один Бог наверное знает мир человека. Но, мне трудно судить. Я знаю, что он относился ко мне очень хорошо. И даже из ссылки мне написал. Чего не все удостаивались, казалось бы. Но, дело в том, что у него были какие-то заскоки. Он из семьи Решетниковых. Это семья, в которой останавливался Распутин. И вообще, в жизни, говорят, он занимался какими-то окультными науками. Потому, что батюшка мне рассказал, отец Никита потом такую вещь. После ссылки все отцы жили в Волоколамске. И отец Михаил, он тоже служил где-то под Волоколамском. Всем давали приход где-то там. Ну и естественно в Волоколамск стекались все и вся и там был большой такой духовный центр. И вот отец Михаил явился туда, разыскал наших отцов, пришел к ним и разговаривать. Ну с нашим батюшкой, отцом Никитой не очень то поговоришь. Он себе молчком, молчком, а видит все насквозь. А он к отцу Зосиме:» Отец Зосима, то-то, то-то, то-то.». Отец Зосима отвечает: та- та-та- та- та. Отец Зосима меня так до того, батюшка смеялся, я так отвечала так ему. -:» Отец Зосима, хочешь я тебя сейчас загипнотизирую?». Батюшка говорит:» Ты представляешь.». Вот. «А она»,- говорит:» Идет дорогой и соображает: вот корова у меня что-то не доится, а на огороде у меня что-то вот засуха.». -:»Ну вот я говорю:» Вот вы идете в храм и вот рассуждаете: корова не доится, на огороде там засуха.». -:» Я же об этом только думала.». «Ну знаешь»,- говорит:» Обо мне слава идет – прозорливый.». Это отец Михаил. А батюшка мне говорит:» Вот видишь, слава человеческая, она уж очень привлекательная.». «А ты мне вот скажи»,- батюшка мне говорит:» Когда ты раньше отца Михаила еще не знала, какое у тебя было отношение? Был у тебя страх, когда ты его встречаешь?». Я говорю:» Был, был. Вот я иду и мне страшно. Он идет на встречу.». -:» Угу. А скажи, пожалуйста, а дальше?». -:» А дальше я приходила в храм и он мне отвечал на ту мысль, с которой я шла.». -:» Вот ты понимаешь ли, это все не от Бога. И поэтому, если отец Михаил к вам придет, старайся с ним не встречаться.». Но, он поставил в храме вот такую службу: и уставные, и пение. Мы стали все петь, читать и все. Вот какое это привлечение в храм он вот сделал. И я, благодаря ему, вошла в церковную службу. Я очень, очень вообще любила и люблю до сих пор церковные службы. И вот первую ступень мою все таки я. И я никогда плохого от него никогда не слыхала. Он очень, очень ко мне хорошо относился. Но, было очень интересно. Когда он вернулся из ссылки, храм святителя Митрофания был уже закрыт. И перевели его на Бутырскую улицу. Там святитель Митрофаний был. И вот я иду туда, смотрю: отец Михаил приехал специально, тоже идет туда. И он меня увидал и говорит:» А ты вечером приходи (вот такие были 2 сестры: Варя и Вивея), приходи к ним.». Я тоже пришла. Отец Михаил начал говорить. И вот он все говорит. И вот говорит Вивеи, говорит Варе, говорит Вивеи, говорит Варе. А я сижу на какой-то маленькой табуреточки, смотрю и слушаю . А я уже была у батюшки и я так смотрю. Я слушала, слушала, уже собираюсь уходить и я говорю:» Отец Михаил, а что вы мне скажете?». -:» А тебе ничего. Ты вся там. Тебе мне говорить нечего.». Вот так. Вот, вот как, понимаете, бывало в жизни: вся там и говорить нечего. Ну его тоже самое, расстреляли наверное в Бутово также и все. Потому, что тогда как волна пошла всего Волоколамска, всех. А батюшка уже был похоронен. А их уже расстреляли. Отца Владимира 3 декабря 37-го года, а батюшка умер 12 мая. И батюшка мне сказал, самое главное он мне сказал. На третей недели поста 37-го года. Я прихожу к батюшке. Открываю дверь, вхожу и я, вот тут на меня трепет напал. Это не страх, аа трепет. И я вижу, что тут что-то произошло. И объяснить это нельзя. Но, я вижу, что здесь сейчас что-то такое необычайное. Я тихо, молча снимаю пальто, вешаю, как мышь. И батюшка мне говорит:» Зажги лампадку.». Я молча прохожу мимо батюшки, в угол, к окну, зажигаю лампадку. И батюшка мне говорит:» Мне умирать надо.». И я понимаю, что сейчас он получил откровение о своей смерти. Я говорю:» Батюшка, ну как же так.». -:» Да. Все равно не останешься здесь. Все равно сошлют, да еще без права переписки. Лучше, чем есть не будешь. А что и есть., растеряешь. Мне умирать надо.». Совершенно спокойно. А я так повернулась, батюшка сидит в кресле. И я, когда он это все спокойно мне это сказал, я поняла вот всю глубину, вот то, что он говорит, весь смысл. Отношение к старцам, оно таково, что там действительно отдаешь сердце, там уже своей мысли нет, там все. И вдруг в эту минуту я поняла что значит вот батюшкины …(6.37).. И я говорю:» Батюшка, возьмите меня с собой.». -:» Тебя нет. Нет. Тебе пострадать надо.». И это было на третей недели Великого поста. На шестой недели батюшка приехал и я пришла. И я что-то ему рассказывала, не помню там. И батюшка так подошел, взял меня так за голову, прижал голову мою:» Боже, Боже мой, как же с такой головой ты жить будешь! Боже, Боже мой!». Это было просто вот. Он так посмотрел и сказал:» Я тебе все сказал. Если не найдешь ответа, значит плохо слушала. Если плохо слушала, не найдешь ответа.». А потом чего-то они там собираются, какие-то именины делать. Какие там еще именины. А это было, в субботу я как раз причащалась.

В: Его именины?

О: Да. Пасха была тогда 2 мая. И вот на 1 мая вдруг, ну для меня не стоял вопрос, я все равно так или иначе я еду в Волоколамск. Но, вдруг объявляется, что батюшка сказал всем владыкиным, всем отца Агафона, всем, всем, всем, всем абсолютно приехать в Волоколамск. 1 мая, все свободны. 9 километров от станции, ничего. И все приехать  туда. И батюшка исповедовал. И это было очень интересно. Я стою сзади: что это такое, батюшка, никаких поклонов не положено. Смотри, Нюрка вон поклоны кладет. А батюшка всех, там было Знамение чудотворной иконы Божьей Матери и он всех посылал положить поклоны, приложиться. Мы то, дураки, ничего не понимали конечно. И всем, всем, всем, всем. Все причащались. И батюшка вышел, еще служба не кончилась, из боковых дверей. Всем сказал подойти. Всем дал по яйцу и сказал:» Быстрым шагом на первую электричку.». Всем. Мать Евпраксия:» Ой, батюшка, да зачем. Мы вот с Анной Петровной останемся. Ой, зачем.». -:» Все до одного человека немедленно на поезд, быстрым шагом.». И все из Ивановского все выходят. Конечно в городе, когда тут 1100 человек приехало, это что-то. На Георгия Победоносца, 6 числа утром, отец Зосима рассказал:» Я должен был служить. Отец встает и говорит:» Зосима, сегодня ты служить не будешь . Я буду служить.». Ну благослови отец, служи.». Мать Елена мне говорит:» Батюшка вышел на крыльцо, остановился. Посмотрел на небо, посмотрел все, так это все:» Знаешь мать Елена, у меня в груди сердце, как голубь бьется.». «. Пошел, отслужил, вернулся домой, лег и у него инсульт. Ну инсульт у него был очень интересный. Вот сказали, что безнадежный. Сразу Лев Глебыч ездил, сказал:» Безнадежно.». Потому, что у него видимо поражено было сердце. Но, у него была голова ясная, на столько, что он читал отходную себе несколько раз. И он говорил:» Господи, прими хоть словесную молитву.». Видимо он чувствовал, что ему что-то трудно сосредоточиться внутренне, потому что, немощь и все. Но, он не терял ни на минуту молитвы. Отец Федор, который 5 дней не отходил от него совсем, он только 1 раз ушел на службу. Под Волоколамском он служил. Он сказал:» Я в ссылке работал в госпитале и у меня на руках умерло много архиереев и священников. Но, Боже мой, какую же чушь несет человек в таком состоянии, перед смертью, в агонии и все. Боже мой, как будто все поднимается и все приходит на язык. Отец ни сказал ни одного праздного слова. Кроме молитвы у него не было ничего.». И совершенно спокойно, вот 6-го днем с ним случилось, а 12 он скончался днем. Хоронили его в Волоколамске. Отпевали в Ивановском. И вечером служба была такая настоящая, по-монашески, все. Отец Федор читал паремии на службе так. Серафима Степановна говорит:» Если бы сейчас батюшка был, он бы его сейчас осадил бы: ишь ты как читает.». А отец Федор всю душу. Отец Федор сказал, когда:» Я бы еще пошел в ссылку на 10 лет, мне бы только одна мысль, что батюшка жив.». Вот я понимала. Мы с отцом Федором поэтому так душевно сблизились, потому что, я говорю, я не плакала 3 года буквально. А вот с отцом Федором, найдя общий язык, я сразу, я расплакалась . Отец Федор сказал:» Да, мы с тобой вот так вот все.». Я говорю, Я оторвала от сердца кусок на всю жизнь. И вот батюшка в этот вечер, что же страшное произошло. Всем было до себя, а до меня никому не было дела. Серафима Степановна с Таней. Таня тут уже и они договорились, что куда-то идут ночевать. А я одна. И я стою, мне вообще ни до чего. Зинаида ко мне подходит:» Ольга, а ты куда идешь?». Я говорю:» Я не знаю.». -:» Ну так пойдем с нами. Мы идем на фабрику какую-то, км какой-то там тете.». Лиза, Тоня, Матрена, Зинаида и я пятая. Мы вышли. Нет, Тони не было, а мать Анна, это сестра …(14.50). И мы идем. А там церковь стоит на горе и вот такой вот спуск, совершенно там спуск. Каким образом, я не знаю, но почему, шум ли, что ли, а уже темно, уже смеркается. Я оборачиваюсь и вижу, что с бешенной скоростью с этой горы летит грузовик. Как-то, я не знаю, ну именно в полном смысле слова, мы с Лизой сказали, что нас по воздуху подняло и мы через канаву, которая была наверное такой ширины, нас вот так вот перекинуло. А Матрену и мать Анну машиной задело. И Матрену по голове. И вот ночь, все уже ушли, стоит хозяйка, это самое и мы стоим. Что делать. Ну ведь никого нет, Ивановская где фабрика, где. И вот ночь. И они мне говорят:» Беги скорей, скажи отцу Зосиме.». И я пошла. А у меня тогда такие переживания, у меня всегда отнимаются ноги в коленях. И я чувствую, что я не только бежать, а я никак ноги переставить не могу. Хоть руками переставляй. Я не знаю как я дошла до храма. Я вхожу. Стоит отец Федор, читает Евангелие, стоит батюшкин гроб. И я так подхожу, говорю:» Батюшка, батюшка, Матрешу убили.». Отец Засима выходит и говорит:» Ты что, Ольга?». -:» Отец Зосима, машина налетела на Матрену и мать Анну задела.». -:»Пошли.». Пошли мы. Что делать. Побежали куда-то, надо машину. Лошадь пригнали, это кто-то дал телегу. Погрузили Матрену, повезли в больницу. В общем, не знаю до которого часа возились. Наконец пошли на эту фабрику. Но там столько клопов, я ни на минуту. Они вот так вот бежали, вот так вот и они ели меня совершенно живьем. Ну утром раненько мы встали и все идем. Тут все переговариваются: Матреша, Матреша, Матреша, Матреша. Там народу то много приехало. Вдруг идет отец Зосима, просит Зинаиду и Ольгу. И мы идем. -:» Идите в больницу, узнайте как там дела.». У Матрены сотрясение мозга там. Конечно она свихнулась после этого совсем. Там перелом ноги У мать Анны тоже чего-то там. В больнице они. А батюшку хоронили. Когда батюшку, его на руках 3 километра несли пешком. И вот с этой горы я взяла батюшку, гроб на себя. И вот, вы не представляете, мне было невероятно тяжело. У меня потом неделю болели безумно руки, потому что, вся тяжесть тут, хоть там поддерживали и все, но вот с этой горы, ведь понимаете, он сам меня, гроб тянул. А у меня было чувство, что я хоть что-то, но я делаю. Потом меня кто-то сменил. Пришли на кладбище. Кладбище, Покровский храм в Волоколамске. Ну там это все, кто во что горазд, помыслы в могилу: та, та, та, та, та, чего-то там суетяться. А я просто и не знаю. Ну я была как каменно- железная. Я стою, к какой-то березе так подошла и я уже не знаю, вот окамененная. И вдруг ко мне подходит отец Митрофан:» Ольга, а Ольг, ты что, дочь, Ольга!». Знаете, как вот какое-то тепло такое и когда он мне стал говорить что-то, я говорю:» Батюшка, мне очень плохо. Я просто не могу.». Он начал мне чего-то такое говорить и вдруг я почувствовала, что я могу плакать. У меня так слезы полились градом. Я вздохнула. Ну я больше не могла плакать. У меня было такое чувство, что когда батюшка умирал, я знала, что он умирает, все, я только повторяла:» Господи, если Тебе нужно, то я отдаю, я не буду сопротивляться внутренне. Я понимаю, что я отрываю самое дорогое от сердца. Но, если это так надо, то значит пускай так будет воля Твоя». Ну все таки я человек и я окаменела. И я не плакала. Я только с отцом Федором тогда плакала. А полтора года я у отца Зосимы исповедовалась, мее было очень тяжело. Потому, что хоть они и жили, и в ссылку вместе, и все, вот столько лет они не расставались, а вот они были очень разные. Очень разные, очень разные . И было трудно. Вот все находили общий язык, а я не могла найти. Вот что значит, совершенно человек по-другому скроенный, а вот я не находила. Я даже однажды его довела. Довела так, что он схватил четки и как даст мне по спине. И я знала, что я на это иду, потому что, я, ну не могу я согласиться.

В: Простите, как-то вам отец Никита сказал, как-то мне передали:» По железу по каленному походишь.».

О: Нет. Нет. -:»Откуда начну плакати. ….(21.56). Кое же положу начало истинно рыданию моему.». Твакое у него. Ну это многое происходило из того, что говорят, в детстве он был заикой. И вот это заикание оставило в нем такой вот след, что он вот переходил от высоких к низким нотам, немножко растягивая слова. Я так вот думаю. Но, никто никогда не замечал, что он заикается.

-: Говорили, что он так голову с наклоном.

О: Да, так вот. И я помню, как он. Он двигался очень быстро, стремительно. С подчерка все съобезьяничали. Это что-то невероятное. Первым отец Герман, потом и все остальные. И все стали писать как он. Это поразительно. Ну обезьянки самые настоящие. Я вот все не признавала. Многое не так, потому что, владыку судил военный трибунал. И военный трибунал вынес решение: расстрел. И расстрел, уж если военный трибунал, это уже расстрел. Так что вот. Ну, интересно другое. Вот вы знаете, храм около политехнического музея, с левой стороны маленький, маленький храм. Нет, Георгия Победоносца в ….(24.36), маленький храмик. Твак вот, там дали его нашему отцу Алексею. Ну естественно отец Дмитрий послал туда помогать убирать, потому что, то, что там, это уму не постижимо. Храм даже вида не имел совершенно, жуть. И вот, когда они стали разбирать, то оказалось, что вот под Престолом, в Алтаре яма. И вся яма была нополнена человеческими костями. Теперь, на Чистом бульваре и там теперь тоже отдали храм. Вот Андрей, его жена, ее дядюшке, он священник, ему дали этот храм. Они тоже стали разбирать и когда, там что-то с полами, они полы подняли, так там услано человеческими костями все. Тогда еще Бутово не было . Бутово было уже конец 36-го- 37-й год, отвели. А тут расстреливали видимо вот в этих храмах. И поэтому, я думаю, что владыкины кости где-нибудь здесь поблизости. А потом, очень интересно, были воспоминания еще опубликованные, относительно расстрела на …овском кладбище. Там как раз за оградой кладбища прямо рвы такие копали. Ужасное что-то.

В: А вот про литургию владыки вы помните? Что это были за службы?

О: Да, знаете, наверное я дура была. Я никогда не становилась впереди, чтобы наблюдать все. Вот у меня, я вот вам говорю, что я всегда становилась так, чтобы я не видела людей. А храм был так: вот здесь узко, потом, значит, и здесь на углу была кафедра владыки, здесь был образ Матери Божий, потом преподобного Сергия. И вот перед преподобным Сергием, за углом я стояла. Так что, там, я не знаю. А у преподобного Сергия в храме, там тоже было. Вот храм и потом шел коридор. А там был маленький Владимирский придел, который Валентина Ильинична описывает. Так вот, в этом коридоре я стояла. Опять таки, я никогда не видела как шла служба в Алтаре.

В: А как молитва?

О: Легко, легко. Потому, что в 6 утра или как, тут уж это самое, выйти из дома в 6 утра или в 5. Это же первым трамваем. А папа у меня, кошка идет, он слышит. Это было невероятно. А квартира у нас была так. Проходная комната, сюда коридорчик такой и здесь дверь в папину комнату. Комната: так 2 кровати стояли, стол. А по коридорчику, значит там темная комната при двери и следующая комната светлая. Ну я была сначала в светлой, потом в темной. Вот так встаешь, собираешь все вещи, босиком по одной половице ступаешь и идешь. А дом то деревянный, старый. Ты вступаешь по одной половице. -:» Кто там?». Молчишь. -:»Опять ты! Куда тебя несет!». -:» Папа, ну сегодня же в 6 часов литургия, там.». Ну конечно …(29.56). Вот так. Ну что делать.

В: А батюшкины, отца Никиты службы не помните?

О: Батюшкины, отца Никиты в Ивановском. У батюшки был, я называла батюшкин голос серебряным. И когда он служил, батюшка мне вообще такое наставление дал:» Ты знаешь, когда ты вот так останешься, то помни: никогда духовников не смотри по проповеди или все, или особое служение и литургии. Нет, ни в этом дело. Ни в этом дело.». Потом говорил, говорил мне все это. Потом так посмотрел:» Чего тебе говорить, ты сама сразу увидишь. От тебя ведь не скроешь.». Батюшка был такой. Я помню: прихожу, так быстро вхожу. Так посмотрела на батюшку:» Батюшка, у вас такие неприятности.». -:» Ты что, прозорливая, явилась. Она уже неприятности видит. Ты что на себя берешь! Неприятности увидала.». Я говорю:» Батюшка, вы мне можете ничего не говорить, но я же чувствую, что вам не по себе.». Батюшка промолчал. Сам через час мне:» Господи, куда же от тебя скроешься. Ты же такая наблюдательная. Ты сразу увидишь.». Вот как же не чувствовать . В человеке сразу чувствуешь такое что-то. А в батюшке конечно, год то 37-й когда начался, ему надо было менять паспорт. А обмен паспорта, это все равно арест. И потом в 37-м году всех в Волоколамске арестовали. Ну это что-то было. И отец Владимир, он вот служил под Волоколамском, в Язвище, остановка Чисмено. Ну расстреляли его в Бутово. Привезли их всех в Москву. Где там чего там. И все. Например, его арестовали в ноябре или в октябре, а 3 декабря его уже расстреляли. Не любил он действительно высоких проповедей. Потом он говорил, что:» Не старайся ходить часто причащаться». Это теперь модно бывает. Кто-то что-то придумывает. -:» Нет, не положено.».

В: А как он благословлял на причастие, раз в месяц?

О: Да, раз в месяц. Ну там если именины или что, то это другое дело. А отец Зосима даже установил для меня 18 число, 6 часов вечера:» Вот 18 числа в 6 часов вечера я читаю тебе разрешительную молитву. А ты читаешь исповедь. А потом можешь идти …(34.14).». Жизнь то какая была.

В: Вот по письмам отца Игнатия видно, что он также у одного владыки попросил. Видимо он причащался, в лагере он причащался 1- 2 раза в неделю.

-:»То есть, где бы он не находился, он этого числа, в 6 часов читал?

О: Да.

-: И вы это знали тоже?

О: Да. Я уже шла. Вот так, что делать.

В: Вот мы поговорили, как владыка с чадами обходился. А может вы видели, как его взаимоотношения с отцами строились?

О: Я не думаю, что что-то было иначе. Потому, что владыка, по-моему, был человек, который все время обучал со смирения и который все время себя смирял. У него ведь в отношении всех духовных, у него было служение. Он служил каждому человеку. И иногда вот, проявляя строгость, в этом тоже было его служение, потому что, он думал о том, что это принесет пользу тому человеку. Я думаю, что всегда так было, во всем. А с отцами, я думаю, что у него очень было уважительное отношение. Просто я знаю как к нему относились. И вообще, знаете, ведь в Петровский ехали со всех концов России, со всех лагерей. Освобождается человек и все ехали в Москву к владыке. Это был авторитет. Даже вот Никита Александрович, профессор Ленинградской духовной академии, не академии, а университета, он мне рассказывал, что когда была декларация митрополита Сергия в 27-м году, ведь радио нет, телефонов нет, общения городов никакого нет. В газете опубликовали декларацию и каждый читай ее по-своему, и принимай как хочешь. И начался разброд. Ведь тогда в Ленинграде начался Иосифлянский раскол. Ну это почему и как. Это очень интересно то, что мне Никита Александрович рассказал, вот сидя вот также, как мы сейчас сидим за столом. Он был рукоположенным, иподьяконом. И он учился на этих самых богословских курсах тогдашних в Лавре. И он был в этой ихней общине и все. Ну и в 27-м году, когда произошло все это, то ленинградские так вот собрались и стали думать: а как в Москве. Вот мы вот тут все читаем и голову ломаем: как нам быть. И Никиту Александровича послали в Москву. И дали ему поручение. В начале его послали в Вычегту, какое-то село, Бог знает, где был владыка Иосиф. И Никита Александрович доехал до какой-то станции, потом 50 верст шагал через какие-то селения, вот это все. Говорит:» Как раз я попал в Ильин день. Вся деревня пьяная, все орут. А я через эту деревню прохожу и еще надо где-то переночевать.». Ну до этого монастыря, где владыка жил в ссылке. Тогда свободная ссылка, выбирай где хочешь. «И я»,- говорит:» Добрался. И я принес владыке Иосифу эту декларацию.». Он прочитал:» О, это интересно. А я скоро освобождаюсь и я теперь, пожалуй, могу рассчитывать на кафедру.». Ведь вот совершенно. И он говорит:» Это хорошо. Я очень, очень, очень.». И он говорит:» Я вернулся в Питер в полной уверенности, что. Он так хорошо принял и все. И спокойно.». А в Питере его послали уже в Москву. В Москву ему было дано поручение, первым делом, это тоже характерно, к 3 человекам. Отец Иоанн Кедров, который выстроил Сокольничий храм и был настоятелем. У него тоже службы были ночные. И Никита Александрович попал как раз туда первым делом, служба у них тоже вот шла. Потом владыка Варфоломей. И третьего Никита Александрович не мог вспомнить вот:» Знаете, ну вот вылетело. Я вот пришел к отцу Иоанну Кедрову, говорю: вот так и так, так и так, я вот из Питера с таким-то поручением.». -:» Как, мы приняли это положительно, потому что нельзя, чтобы Церковь. Мы относимся весьма положительно, потому что, Церковь должна быть легализована. Что же Церковь тогда, обнагленцы были зарегистрированы, каждый кустарь являлся личностью. А Церковь наша не существовала. Она не зарегистрирована государством вообще. Декларация- это уже была регистрация. Потом он пошел к владыке. И он рассказывал, как сюда вот, в Успенский переулок, они тут жили, между Малой Дмитровкой и Каретным рядом. Владыка вышел и мы, говорит ходили по переулку и говорили. И владыка сказал:» Ну какой же может быть разговор. Конечно мы приветствуем это, потому что, конечно митрополит все это взял на себя. Но, для Церкви это то, что нужно. Сейчас нельзя оставаться на том положении, что обновленцы что-то, а мы ничто.». И Никита Александрович к кому-то третьему пошел и вернулся в Питер. И говорит:» Когда я вернулся в Питер, очень мало времени прошло, владыку Иосифа освободили и он прослужил одну литургию. И как он попал, я поражаюсь. Его вот так вот захватили люди, такого монархического направления и они его подчинили вот своему. Во-первых, чтобы он остался в Питере. В там он смотрел, говорил:» Какую кафедру дадут.». Ему дали кафедру в Одессе. Он сказал:» Нет, не поеду. Я только хочу быть питерским.». А в Питере уже был архиерей. И получилось, что:» А я не уеду.». И начался разброд. И так возникло это иосифлянство. Потом тут еще к нему примкнули вот эти иониты. Это же Григорий несчастье было. И отец Иоанн Кронштадский из-за них мучился. А тут все они окружили владыку Иосифа и он совершенно как-то подчинился всей этой толпе. И так вот возник этот.

В: Кто это иоаниты?

О: Иоаниты, которые, они отца Иоанна Кронштадского, они из него сделали святого пророка и они говорили, что: они причащаются, ну в общем, они иконы его уже вставили. Они из него, ужас что они из него сделали. То есть, он уже не знал куда от них деваться. Женская еще толпа, иоанитки, они же за ним ходили, они, Бог знает, до чего они доходили. Страшное дело. И все это перекинулось на владыку Иосифа. И как-то он не нашел правильного пути. Ну вот такое дело. И вот это посмотреть, что интересно, что к владыке посылают, как к авторитету Москвы. Я помню, владыка Лука из ссылки приехал сюда. Владыка Серафим (Чичагов) приезжал. Кто только из владык не приезжал. Это все были лучшие, все были в Петровском. И меня владыка посылал по поручениям тоже с какими-то письмами к архиереям. Потому, что он был как сосредоточие. И в тоже время, вот Елена Ивановна, она говорила:» Когда митрополиту Сергию нужны какие-то.». И вот такой вот человек, который был таким авторитетом, почему-то его нужно компрометировать. Я вот все и думаю. Я и владыке Арсению это сказала. Я говорю:» Понимаете, ну все здесь были.». И что интересно, я все время вспоминала и думала: вот как интересно. Там очень долго был такой владыка Феофан, небольшого роста, с синими глазами. Такой очень благоговейнейший архиерей. Я не знаю, кто он был, как, чего. Но, вот он читал каноны так вот, от всей души. И в особенности мне запомнился, как он читал канон  святым земли российской. И он не говорил: земли российской. А он говорил:» Все святые земли русский, молите Бога о нас.». Земли русской, ведь земля то русская. И я вот все думала: откуда, кто, почему. И вдруг я начала смотреть и узнаю, что в 35-м году владыку Феофана назначили митрополитом Нижегородским. Он приехал на кафедру и через месяц его арестовали, и расстреляли.